О том, разделяет ли разные поколения в Церкви между собой имеющийся либо нет опыт перенесения гонений и радости начала церковного возрождения, почему временное лишение возможности во время пандемии посещать храмы не стало для многих поводом пробудиться от спокойной теплохладности, о «виртуальном» вызове не только церковной, но и вообще реальной жизни зашла речь в беседе Константина Мацана и Марины Борисовой с авторитетным московским пастырем, председатель Учебного Комитета Русской Православной Церкви протоиерей Максим Козловым в рамках передачи «Светлый вечер» на Радио ВЕРА.
О ностальгии по прежним временам
Думаю, для многих (просто в силу возраста и определенных этапов церковной жизни) переживание возрождения Церкви после 1988 года, пришедшееся, в основном, на 90-е прошлого столетия, стало самой яркой, запоминающейся и значимой вехой в жизни. Конечно, есть люди постарше, есть те, кто младше. Я вот больше помню советское время, а кто-то его не помнит вовсе. В этом смысле у нас, в том числе у церковных людей, разный опыт. А есть те, кто помнит не только 70 годы, которые я уже, будучи в отроческом возрасте, достаточно сознательно проживал, но и 50-60-е годы прошлого столетия. Это не должно вести не к разделению – скорее, это показывает многообразие…
Ностальгии у трезвомыслящего человека, пожалуй, быть не должно. Каждому из нас дороги собственные юность и молодость, но знаете, вряд ли стоит делать из себя старичка вроде тех зарубежных пенсионеров, которые возрасте за 70 лет ходят в розовых шортах и стараются изобразить этаких «олдовых хиппи», чтобы показать: они такие же, как когда-то были. Это просто игра в детство, игра в юность, и она не полезна. Так и с Церковью: мы пережили этот переход, как когда-то пережила Древняя Церковь переход от гонений доконстантиновской эпохи к жизни в других условиях. Были колоссальные приобретения, начиная с эпохи святого равноапостольного императора Константина, и одновременно, наверное, была тоска по тому, какой была сплоченность, насколько было чище сообщество христиан, когда Церковь находилась под внешним прессом и там было значительно меньше людей, присоединившихся к ней по соображениям, не хочу сказать неважным, но не главным для христианства, не потому, что так принято.
Когда в наше время на катехизические беседы перед крещением детей приходят родители и ты спрашиваешь их: зачем вам это надо для собственного ребенка, зачем хотите его покрестить, одним из широко распространённых вариантов ответа бывает: «Ну, мы же все крещёные, вот и его надо – это как-то правильно». Что там правильно и как – это тема для десяти или хотя бы пяти последующих бесед. Просто у людей имеется некое подспудное ощущение: надо бы тут находиться.
Для значительной части христиан позднего советского времени (а раньше я в силу возраста не помню), естественно, обстоятельства были другие. Вхождение в Церковь для них было выбором куда как более ответственным – может быть, не таким уж сознательным с точки зрения вероучения, с которым в ту пору непросто было предварительно ознакомиться, но это было для них вхождением в Православную Церковь, ко Христу. А сейчас зачастую люди осознают приход в Церковь как присоединение к некоторой религиозно-культурной традиции, к которой прилично и правильно принадлежать.
Но ведь искусственно ты это не сыграешь – что тут скорбеть попусту, это невозможно сымитировать. Хуже всего, если пытаться сейчас выдавить из себя некоторым искусственным образом или сымитировать тот естественный для 90-х годов энтузиазм возрождения, когда Церковь росла экстенсивным образом. Да, тогда все делали всё на порыве, мыслей не было о том, чтобы деньги получать за что-то – в основном мы делали что-то, отнюдь не имея в виду материальную составляющую. Но, скажем, сейчас мне бы в голову не пришла мысль о том, что можно людей на регулярной основе просить что-то делать на приходе или в синодальном ведомстве бесплатно. Да и почему, собственно? Мы живём в значительно более регулярную эпоху – вот вы же не бесплатно на радио работаете? Вы получаете зарплату, и это нормально, было бы ненормальным, если бы вам вдруг сказало руководство: «А давайте здесь трудитесь за принципы, за убеждения, а потом где-нибудь ночью таксуйте или ещё что-нибудь делайте за деньги. Здесь же просто радуйтесь тому, что можете вести программы на православном радио». Давайте быть реалистами, трезво принимать существующую ситуацию и не лить слезы о том, что мы живём в другое время.
Я благодарен Богу, что в моей жизни этот опыт ты был – он очень укрепляющий, память о нем на всю жизнь осталась, и в каком-то смысле жалко, что его в такой мере не было у моих детей или у еще более младшего поколения, – но есть другие плюсы, которые имеются у нынешних поколений. Они зато не коснулись лжи и лицемерия поздней советской эпохи.
Я вот был пионером и комсомольцем. И что скрывать, когда уже стал комсомольцем, точно не верил во все это и крайне скептически относился к советскому времени. Но помню, как духовник, когда я его спросил, как мне в этой организации можно и дальше состоять (а крестился я в четырнадцать лет), сказал: «Главное, не делай там того, что христианину не следует делать. Но [пребывание в комсомоле] – это цена, которую нужно заплатить для того, чтобы потом был смысл от твоей жизни, от образования, которое сможешь получить, и пр.». И все-таки я не мог не видеть, что вокруг было полно лицемерия. Даже когда уже не было всяких «не читал, но осуждаю» и тем более того, что люди переживали в 30-е годы, но присутствовали «дорогой Леонид Ильич», «пятилетка за три года» и прочая туфта, что окружала нашу жизнь в советские годы очень плотно. Такого в жизни христианина сейчас нет, слава Богу – есть какие-то другие неправды, в том числе в общественной жизни, но, я бы сказал, они совершенно, категориально другие.
О настроениях
«даже в Церкви всё не так, всё не так, как надо»
С такими умонастроениями я, конечно, сталкиваюсь. У любимого многими, и мной тоже, классика христианской литературы XX столетия Клайва Льюиса есть очень точное, на мой взгляд, выражение, которое он в разных книгах употребляет, – «христианство и…». Бедой для человека становится, когда в этом «христианство и…» становится главнее то, что идет после «и» (а это может быть и политическая активность, и национальная принадлежность, и социальные взгляды, и профессиональная увлечённость, и что-то другое). Относительно недавно по долгу службы почитывая в интернете не только те публикации и тех авторов, с которыми я согласен, натолкнулся на интервью одного человека, который в свое время занимал церковно-административные посты, а потом оказался вне их (по милости Божьей, не вне Церкви) и, как часто бывает с людьми, их лишившимися, сразу приобрёл резко критический взгляд на, по крайней мере, официальную церковную действительность. В интервью он вполне искренне (я так думаю) и в этом смысле честно сказал, мол, мы пришли в ту эпоху в Церковь потому, что у нас были диссидентские взгляды, а она виделась тогда главным если не антисоветским, но не советским институтом в советском обществе, а теперь мы от официальной церковности отталкиваемся именно потому, что сохранили те идеалы юности, мы такие же диссиденты, как были (так ему видится), и согласия с государственным официозом принять не можем. Оказывается, что диссидентские убеждения или диссидентский пафос, соответствующие умонастроения для человека важнее христианства.
Вот если для тебя в Церкви важнее Христос, Таинства, до очень большого предела не зависящие от того, насколько ты согласен со священником, с иерархами и их конкретными взглядами, высказываниями, если для тебя главное в церковном вероучении – то, что определяет нашу веру, то есть догматы, а главное в каноническом праве – евангельская этика, то остальное, даже если тебя огорчает нечто в эмпирической церковной действительности, не даст тебе разочароваться в том, что вот должно определять суть твоей веры. Мне кажется, нужно бороться за то, чтобы в христианстве, как Владимир Соловьёв в «Трех разговорах» точно об этом сказал, главным был для нас Христос – не диссидентство и не скрепы, а Христос.
Будет так – не разочаруешься даже из-за того, что те или иные высказывания иерархов, клириков, ответственных церковных работников не вызывают у тебя восторга. У меня тоже отнюдь не все вызывают восторг.
Почему пассивность
стала сегодня главной проблемой церковной жизни
По отношению к той, скажем так, дороссийской действительности церковной или даже к 90-м годам сейчас вижу немало разницы. Например, как мы тогда читали [православную литературу]: книжку тебе давали на ночь или две, и ее нужно было успеть прочесть. Либо требовалось раздобыть ксерокопию. У всех нас была занимавшая колоссальное место библиотека ксерокопий дома, пачки которых просто расползались, – ее потом мы меняли на более компактные типографские издания этих книг.
Тогда тебе давали «Диалоги» протоиерея Валентина Свенцицкого на две ночи, первую ночь ты читал, во вторую что-то выписывал оттуда, ведь ещё неизвестно было, когда у тебя снова окажется эта книга.
Помню, приехал в Печоры в паломничество в 1986 или 1987 году, с собой у меня была ксерокопия «Лествицы» – не то что я всё прочитал, всё понял и всему следовал, но это была книга, которую все находившиеся в той большой паломнической келье хотели взять почитать хоть насколько-то. А теперь другое: вы пойдёте в любой книжный – там та же «Лествица» стоит, но рядом с эзотерикой или чем-нибудь подобным. Я, конечно, говорю о светских магазинах – в церковной лавке «Лествица» стоит рядом с правильными книжками, но спросите продавца, когда кто-то последний раз купил экземпляр… Да, сейчас возможностей больше – читай не хочу. А много читают?
Сейчас много видов церковной активности предлагается – и поём, и пляшем для прихожан, в переносном смысле, конечно. А иногда и не в переносном. Надо вам – вот и поездки, и кружки, и вот тебе детская воскресная школа, и беседа священника, вот вам и радио православное, и телевидение, в интернете вам неохота читать, так вам прочитают и даже истолкуют сегодняшние Евангелие и Апостол. И что, значительная часть наших прихожан читает и слушает?
Вот это, скорее, не решённая до конца главная сегодняшняя проблема в церковной жизни. Не отношения с государством, не какие-то высказывания людей, занимающих те или иные и посты, а вот эта внутренняя пассивность…
Вот характерный, на мой взгляд, пример. Во время эпидемии коронавируса храмы в Москве ненадолго, но были закрыты для посещения прихожан – два или три месяца они для решительного большинства людей были недоступны. Начался настоящий плач, как же без богослужения тяжело. Что мы только ни делали в то время: во всех храмах создали чаты прихожан, как-то старались объединять их, транслировать богослужения. И это было хорошо. Помню, я дистанционно «Винни Пуха» детям читал два раза в неделю, заодно и для себя перечитал ещё раз огромным удовольствием; хорошая книжка.
А что-нибудь поменялось потом? Вот все сейчас говорят, что стало в храмах объективно на 20-30 процентов меньше людей. Ну ладно, допустим, отпали те, кому, условно говоря, страшно, – значит не очень понятно зачем и ходили, если болезнь страшнее оказаться вне ограды церковной. Но и даже те, которые вот так рвались на богослужения, когда были закрыты храмы, за месяц насытились и вернулись к тому же графику даже говорю церковных активностей, но главного – посещения богослужений.
Скажу честно, я не знаю, что с этим сейчас можно сделать. Вот уже вроде бы напоминание было о том, что вы можете лишиться всего, к чему за эти годы, десятилетия привыкли – и даже не в силу внешних гонений. Да мало ли что может случиться в нашей жизни? Но даже это не пробудило людей. И этим, мне кажется, мы отличаемся от того, что было лет 25-30 или 40 назад. Не знаю, что с этим делать – просто делюсь с вами скорбью от пассивности, которую вижу.
Когда люди утонули в смартфонах
Есть определённая проблема виртуализации жизни, когда люди переходят из реальной действительности в виртуальную, когда в целом неадекватно большое место в жизни огромного числа наших современников занимает пребывание в смартфоне. Всем известны картинки (да мы и про себя знаем), когда семья сидит за столом, завтракает или ужинает, и люди не говорят друг с другом – только переписываются между собой вместо того, чтобы сказать по-человечески. Не нашлось пока в церковной и вообще в нормальной жизни адекватного ответа на это явление, идеи, как вытащить нас всех вместе из смартфона.
Думаю, увод людей из коммуникации с теми, кто в твоей жизни фактически присутствует, на умозрительную коммуникацию с теми, кто одним нажатием кнопки может быть отключён и станет просто фикцией, – это огромная победа врага рода человеческого на сегодня.
А еще я бы посоветовал собирать на всякий случай, даже тем, кому сейчас трудно читать, библиотеку из необходимых книг на всякий случай дома – бумажных книг, конечно. Разумеется, я не про сюжет из произведения Рэя Брэдбери «451 градус по Фаренгейту», но мало ли что может случиться.
