Когда в комнату входит кто-то очень родной и близкий, то присутствие это мы всегда можем явственно ощутить. Даже, если находимся спиной к двери. Аромат духов, шелест одежды, даже характерное движение воздуха, вызванное привычными и знакомыми нам до душевного трепета движениями — эти неуловимые для других людей вещи способны пробудить в нас незаметное постороннему глазу, но очень мощное движение. Движение навстречу общению с родным нам человеком, которое прямо сейчас (вот-вот — только повернуться лицом к двери!) готово заполнить радостью и внутренним ликованием. То же самое произошло со мной, когда мне удалось породниться с трезвостью. Как же начиналось, развивалось и укреплялось мое знакомство, а потом и «родство» с трезвостью?
«И чего тебя на подвиги потянуло? Будь аккуратней!», — даже за внешне беззаботной интонацией мамы я точно уловил колоссальное внутреннее напряжение. Но меня это безумно веселило: второй день после почти месячного загула — тот период, когда всё доброе в тебе атрофировано а мерзкое – обострено до предела. Тем более, что привезли меня к Ферапонтову монастырю, как мне казалось, «по наглой ошибке» — ни выпить тебе, ни покурить, а только проклятый свежий воздух! Это из-за него, да ради навязчивой идеи оторвать меня от тусовки, «предки» выволокли меня на пару дней из Москвы в Вологодскую область.
«Надо как-то развлечься, чтобы отомстить за вынужденный алкогольный простой, – подумалось мне. — Пусть и мать, и отчим, и его коллега врач Александр, который и привёз нас сюда на своих еле движущихся «жигулях», «накушаются» моей трезвостью. Чтобы потом сто раз подумали, когда надумают меня «обламывать»!..».
Было мне тогда 22 год отроду, но уже четыре года я активно пьянствовал. Дитя 90-х, я первый раз попробовал крепкий алкоголь в 14 лет – коньяк на Новый год. Не скажу, что понравилось, но и отторжения не случилось. Уже через три года, когда провалился при поступлении в вуз, а под армейский призыв ещё год не попал, стал «квасить по-взрослому» — пить практически каждый день. С горем пополам поступил в институт, но пьянству это никак не мешало – только разнообразия в виде новых собутыльников прибавилось.
На момент поездки ан Вологодчину я уже прибывал в «липовом» академическом отпуске — чтобы не вылететь из вуза. Здоровья пока хватало, чтобы пристрастие не бросалось в глаза окружающим (угрюмость в редкие трезвые часы не в счёт), но мозги уже начали съезжать определённо. Потому решился на странное, с точки зрения здравого отношения к своему тогдашнему состоянию, предприятие – доплыть до поклонного креста посреди огромного озера перед Феропантовой обителью. Воздвигнут он был ещё во второй половине 17 века по повелению Патриарха Никона. Причём для того, что его поставить, монахам приходилось на лодках возить огромные камни и сбравывать их так, чтобы посреди озера образовался островок. Каких усилий это стоило можно только догадываться! Но тогда меня это, естественно, не волновало.
Плыть я захотел, как уже говорил вначале, из-за злорадного чувства мести Тогда я знал, что такое храм, даже исповедовался и причащался, но делал это всё реже и реже – водка всегда ставит преграду между человеком и Богом. С каждым гребком я спинным мозгом чувствовал повышенное к себе внимание с берега. «Пусть понервничают! Пусть поймут каково это — трястись в машине с перепоя несколько часов, а потом не получить денег даже на бутылку пива!» – эти мыслишки приятно щекотали самолюбие.
Наверное, с такой тяги к тому, чтобы причинить боль другим, начинается всякое пристрастие и всякое безумие человеческое.
***
Между тем, вода была, мягко говоря, прохладная – на севере поздней весной не тепло. Где-то на середине пути я с ужасом понял – ноги и руки неумолимо начинает сводить (не только от холода, но и от последствий запоя). Когда начинал заплыв «маме назло», то с берега смотрелось, что крест недалеко. Но плыл я уже несколько минут, а он казалось нисколько не приблизился!.. Меня стал охватывать страх – такой же, который чувствует человек, узревший, наконец, что своей нетрезвостью сам загнал себя в ловушку. Плыть становилось всё труднее – паника стала сбивать дыхание. Одна рука уже работала на «честном слове», а левая нога только судорожно «хватала» воду, не отталкиваясь от неё.
Вдруг за спиной я услышал мощные всплески – ко мне «на всех парах» спешил друг семьи Александр. Как он стартовал, я, конечно, не видел, и даже обрадовался его присутствием. Но уже через секунду самолюбие опять накрыло с головой: «Если он сорвался с берега, значит, сейчас будет интересоваться, что случилось. И тебе придётся признать, что ты в беде – это у тебя на лице написано! Но сознаться в своей беспомощности тому, кому ты хотел отомстить?! Лучше потонуть!». Вот так, отвергая даже намёк на разумную помощь, «тонут» пьяницы, считающие, что у них «нет проблем с алкоголем».
Но Александр, как оказалось, и не думал меня спасать и тащить на себе. Как врач, он наверняка знал – помочь пациенту без его хотя бы малейшего на то желания вряд ли возможно (если, конечно, он не поступает сразу в реанимацию или на операционный стол). Я увидел его взгляд, который друг нашей семьи молча бросил, обгоняя меня справа. И я, вопреки всем рациональным расчётам, «ухватился» за него, как за спасательный круг. Надо его догнать! — вместе с этим стимулом в моих судорожных движениях появились новые силы. Только так, как сподобился потом наблюдать воочию, могут пьяницу вытащить его близкие – не скатываясь вместе с ним до его желаний, а становясь ориентиром, к которому надо подниматься.
До островка Патриарха Никона мы, слава Богу, доплыли. У креста я впервые за последний год услышал внутри себя: «Господи, помилуй!». Это пришло не от ума, а вырвалось из сердца. И стало неожиданно, до звёздочек в глазах стыдно, что каких-то полчаса назад я старательно набивал себя, как наволочку, грязными тряпками мстительной злости. Это крайне неприятное для каждого пьяницы чувство – когда сознаёшь себя виновным по-настоящему, а не на публику… И каково же было моё удивление, когда вместе с этой внутренней горечью от собственных выкрутасов, во мне, в моей душе, о существовании которой я тогда уже забыл, воцарился благодатный, неизмеримый ничем земным покой!
Только потом я узнал, что это называется раскаянием. Ещё долгие годы никак не мог отказаться от пьянства раз и навсегда. Но тот день на озере у Ферапонтова монастыря, на островке с огромным поклонным крест из времён Патриарха Никона не раз врывался лучиком света в окружавшую меня тьму блудного беспутсва. Того света, который всегда обнадёживал – страшно не упасть, страшно – не подняться!
Окончательно подняться удалось только через девять лет. И об этом — в следующей заметке. Спаси Господи!
