Что может побудить многодетных родителей взять на воспитание восьмерых приемных детей? В чем сложности такого родительства? Всем ли можно усыновлять? Какие подводные камни подстерегают на этом пути? Рассказывает Людмила Степановна Ильчук, супруга клирика Горловской епархии. «Мы просто принимали детей, которым некуда было деваться», – признается матушка.
Как возникают семейные детские дома
Людмила Степановна Ильчук – мама четверых кровных детей и восьмерых приемных, мать-героиня. Такое звание присваивают женщинам, родившим и воспитавшим до восьмилетнего возраста пятерых и более детей.
Супруга протоиерея Вадима Ильчука, благочинного Иово-Почаевского в Константиновке и Торецкого округов Горловской епархии Украинской православной Церкви, всю жизнь трудится на благо Церкви.
Помимо этого, она волонтер от Православной Церкви при отделе исполкома, работающем с трудными детьми и многодетными матерями, которым нужна помощь. За этот труд множество раз была награждена почетными грамотами. О них Людмила Степановна говорит: «Приятно, конечно. За всю жизнь много таких бумажек насобиралось… Периодически вспоминаю, как это было: куда ездили, кому помогали. Интересные воспоминания».
– У нас своеобразная история, – говорит матушка. – Не было цели создать семейный детский дом. Я особо не задумывалась над тем, что есть сироты, что их так много. Не соприкасалась в жизни с этой сферой: у нас была очень насыщенная церковная жизнь, обычно мы были заняты другим. Столкнулась с такими детьми невольно: отец Вадим крестил их. У нас в городе нет ни приюта, ни детского дома. Сироты находятся в обыкновенной больнице – там есть специальная палата для ребят, которых с улиц собирают, подлечивают, а после отправляют в Краматорск.
Витя и Катя
Когда наступили трудные времена, мы собирали в больницу продукты от нашего храма. Мои старшие девочки были еще подростками, носили туда сумки: прониклись желанием помогать. Там был мальчик Витя. Он вынужден был оставаться в больнице, его никуда отправить было нельзя: мама не имеет права от него отказаться, поскольку несовершеннолетняя. Вот он и сидел там, болел периодически. Все было запутанно, заниматься им некому.
Мы подумали: малолетняя мама, в голове еще пусто, но разве ребенок виноват? У нас, вроде, все нормально, хлеба хватает. Заберем – пусть он просто у нас живет. Мама тем временем повзрослеет, поумнеет, потом придет и скажет, что ошиблась, заберет ребенка. Конечно, никто из нас не представлял, насколько это непросто, ведь нужно было все оформить официально. В городе нас знали, предложили забрать этого мальчика в семью. Все упиралось в документы, а к ребенку на тот момент мы уже приросли сердцем.
Пока ходили и все выясняли, нас в службе по делам детей узнали и, видимо, мы понравились. Начали нам предлагать других деток. Говорят: есть девочка, кто бы из православных ее взял, только чтобы биографию не читал, чтобы просто приняли в семью и поверили, что ребенка можно исправить. Я пришла домой, рассказала батюшке. Он отвечает: «Кому ты предложишь такого ребенка, мол, закройте глаза и возьмите, у вас все будет хорошо?» Мы посидели, подумали, потом он говорит: «Ну, раз оно нас коснулось, значит, наверное, нужно нам брать. Значит, это наше». Я пошла, дала согласие, и они сразу привезли к нам Катю.
История у нее такая. Одна женщина удочерила двух девочек. Но, во-первых, ей было уже пятьдесят лет, а во-вторых, у нее не было своих детей. Ей трудно было сразу с двумя. Она – очень культурная, воспитанная – привезла двух оторвышей в дом, и ее жизнь превратилась в ад. В итоге эта женщина написала кучу бумаг и обращений, после чего привела девочек в исполком и сказала: «Куда хотите, туда их и девайте». Если детей назад возвращают, это, конечно, нехорошо, и исполком старается сразу найти такому ребенку другую семью. Так мы забрали Катю, а потом и Витю – пришли на него бумаги.
Лера, Денис и Юля
Однажды прибежала женщина в храм, говорит: «Там вашего Витеньки родная бабушка умерла, осталась девочка хорошая, на три года его старше. Никого у нее нет. Жаль ребенка, может, вы забрали бы?» – «Может, и забрали бы», – отвечаю.
Мы просто принимали детей, которым некуда было деваться. Не представляли, что это такое – приемное родительство, не знали, что положена помощь от государства. Просто было жаль их всех. Так мы забрали Леру.
Еще был мальчик вредноватый, мы с ним общались. Когда началась война, все стали уезжать из города. В больнице осталось двое детей. Исполком стал просить: возьмите их к себе, пусть хоть временно в семье поживут, жаль их в интернат отдавать (в то время их отвозили в Амвросиевку, там хороший интернат для детей школьного возраста). Взяли этих двух, Дениса и Юлю. Помню, Денис сел за стол и говорит: «Я отсюда никуда не хочу уезжать». Остались и они.
Даша
Через какое-то время я поехала в Краматорск. Моя подруга хотела взять в семью девочку, но почему-то не было, только мальчиков предлагали. Я подумала: поеду, разузнаю на месте, у меня там знакомые есть. Решила зайти в приют. Директор говорит: «Сейчас нет такого, чтобы можно было одну девочку взять. У нас по пять, по шесть детей из одной семьи, и никто их не берет – кто возьмет такую толпу? Есть одна девочка, почти семь лет. Я за нее молюсь, чтобы Господь ей послал родителей. Ее никто не захотел взять, хотя она неплохая, развитая, красивенькая. Уже готовят документы, чтобы ее можно было удочерить иностранным родителям, потому что, если в Украине нет претендентов, ребенка могут отправлять за границу. Сейчас мы приведем, покажем вам Дашу».
Привели – хорошая девочка, только правой руки полностью нет, такой она родилась. Потому и брать ее не хотели, хотя она абсолютно нормально одной рукой управлялась. Гораздо быстрее, чем следующая наша, Вика, – двумя.
Мы не думали пополнять семью, уже и места особо не было. Я посидела с этим ребенком, подарила какую-то куклу. Звонят через время: «Даша вас ждет, спрашивает, почему не едете». Начали мне рассказывать, что к ней никто никогда не приезжал, что она переживает из-за того, что и мы не возвращаемся. Что поделать? – жалко ребенка. Забрали. Приехала Даша в семью.
Вика
Приехала Даша – начала пищать: «У меня подружка осталась, давайте ее заберем! У нас места много». Мы на тот момент уже немного расширились, достроились, разместились. Я говорю: «Пока нет. Давай ты привыкнешь, потом посмотрим». Через время мы поехали в Краматорск – нужно было документы отвезти. Даша с нами, хотела воспитателей проведать. Приезжаем, и нам Вику привели.
После этого мне замдиректора стал звонить: «Это ребенок, который пропадет в госучреждении. Она не жилец, постоянно лежит под капельницами. У нее почка одна не работает. Я ее вижу в вашей семье. Если вы ее не заберете, она умрет». Думаю: это будет слишком, я не справлюсь. Нахватаюсь детей, а толку не будет. Но, раз такая ситуация, может, хоть помогу чем-то. Можно в больницу ее отвезти, деньги дать для обследования.
Повезла я деньги для обследования, чтобы больную почку увидеть можно было. Смотрю на эту Вику, а она с косоглазием, худенькая! Вышла – непонятно, смотрит на меня или нет. Ну, и началось: «А почему ко мне не едут? А когда заберут?» Мы начали ее понемножку лечить, ездить, помогать. Конечно, дитя привязывается, да и работники нас просят: заберите, потому что она в больнице, постоянно под капельницами. Забрали Вику.
Поехали с ней в Киев, давай лечить, почки восстанавливать, две операции на глазах сделали. Попали там к замечательному профессору. Оказалось, что это друг нашего владыки Митрофана. Вика раскричалась: «Да, это наш владыка, мы его знаем, мы его любим!» Три раза мы ее там обследовали, и, слава Богу, все в порядке, не было никакого рецидива, не было приступов.
Ульяна
Через время поехали наши дети в санаторий. Опять из приюта звонят, вспомнили обо мне. Снова ситуация: хорошая девочка, но ее затопчут, никто не возьмет, потому что мама осуждена – убила подругу. К тому же мать – не гражданка Украины, ребенок тоже без гражданства. Ее никто в семью не берет, так как на нее не будет выплат. Жаль отдавать ее в интернат. Приют – это еще семья, оттуда много забирают. А те, кто остались – представьте, что это за дети. Их отправляют в школьный интернат, но у них там мало шансов на усыновление.
Я пожала плечами: подождать надо, с Викой бы разобраться. Однако они мне не дали долго думать. Наверное, это была воля Божья. Сложилось так. Меня попросили отвезти документы в Мариуполь, где в то время находилось много детей-сирот. Я привожу папку, а на Ульяну нет документов. Все кричат: у нас и так переполнено, куда мы еще этого ребенка возьмем. В итоге мне быстро делают документы на временное устройство ребенка в семье, я забираю Ульяну, и едем мы на море уже с ней. Купили одежду, чем-то своим с ней поделились. По дороге домой звоню батюшке: «Мы едем, но нас больше». Он говорит: «Что ж, ладно!»
Эта девочка такая спокойная была, на удивление. Зашла во двор. Думаю, сейчас она этого дядьку с бородой испугается до смерти! Она в калитку вошла, головой покрутила – кроме отца Вадима, больше нет никого. Она тогда прыг на него и кричит: «Папа!» Отец Вадим остолбенел, обнял ее. Она влилась в семью так естественно, как будто всегда здесь была.
Почему мы стали детским домом
Мы были приемной семьей. В такой семье может быть максимум четыре приемных ребенка. Если появляется пятый, надо открывать детский дом семейного типа. Меня это не привлекало, казалось, что приемная семья – это семья, а детский дом – это уже что-то официальное. К тому времени, когда можно было взять Дашу, мы могли уже выводить из семьи нашу первую, Катю, потому что ей исполнилось восемнадцать лет. Это только официально, конечно, на самом деле ребенок по-прежнему в семье живет. Мы ее вывели, привезли Дашу. Потом все же пришлось документы переделать, потому что дети добавлялись.
Батюшка всегда меня поддерживал. Как-то раз нам кто-то хорошо помог деньгами. Мы не смогли узнать, что это за люди. Отец Вадим говорит: «Наверное, надо еще детей брать, потому что раз такая помощь пришла, надо делиться. Если будут встречаться дети, надо их подбирать». Через некоторое время – звонок: надо забрать деток.
Свои и приемные
Своих детей у нас четверо. Витю мы усыновили, потому что он сказал: «Хочу фамилию, как у папы». Наши родные дети приняли его как родного: одевали, везде с собой водили, нянчились. Я переживала, что они его залюбят, избалуют. Катя же была совсем другая: у нее сложная наследственность. Я детям подробности не рассказывала, просто сказала, что есть девочка, у которой родители умерли, надо забрать. Дети были настроены так: она сирота, а это что-то хорошее, кроткое, требующее покровительства. Думали, будут заботиться о ней, помогать, за ручку водить. И вот она пришла: прыгает, лезет, куда надо и куда не надо, все вокруг трещит! Аня посмотрела и говорит тихонько: «Она не сирота…»
Старший сын протодиакон Михаил
в родном храме
Родные дети никогда ничего плохого не говорили о приемных, не возражали против того, что те приходили в семью. Возможно, потому, что мы веру в них посеяли вовремя. Может, что-то и думали, но открытых конфликтов не было. Миша однажды поделился переживаниями, что такое количество детей может разрушить традиции нашей семьи, и будет жалко, если мы целостность потеряем. Другие дети тоже были очень осторожны.
Мы, конечно же, разговаривали с ними, все обсуждали. Даже по закону дети старше четырнадцати лет должны подтверждать, что они не против, чтобы в семью поступали приемные дети. Это юридически фиксируется. В целом же они никогда не спорили: родители решили – значит, так и надо.
Кому можно брать приемных детей,
а кому лучше не спешить
Замечаю, что многие люди, которые с излишним воодушевлением относятся к усыновлению, не становятся хорошими родителями, ломаются. Те, кто кричал, мол, я буду любить этого ребенка, дам ему и то, и это, не понимал, что это такое. У них не было своих детей, и потому они не были готовы к родительству. В итоге через время, бывало, возвращали детей. С другой стороны – бывало, Господь посылал испытание: люди были бездетны, они брали сначала приемных, а потом рожали своих, и все у них складывалось хорошо.
В наше время детей-сирот с нормальной наследственностью нет. За много лет я только одну девочку встретила такую – у нее родители погибли. Остальные детки – плод наркомании, пьянства. Они очень сложные: врут, хитрят, многое по-своему видят, в искривленном виде. Понять и стерпеть все это непросто. Нужно, чтобы уже и возраст человека коснулся, и чтобы он был ветрами жизненными обвеян.
Обязательно обоюдное согласие супругов. Женщины часто говорят: «Ой, муж категорически против, но это неважно. Обойду, недоскажу». Так нельзя. Если человек изначально боится усыновления, ему будет очень сложно. Знаю много семей, где супруги разошлись после того, как взяли в семью ребенка.
«Сладких» моментов приходится ждать очень долго. Нужна вера в Бога, надо хотеть делать в жизни больше хорошего, стремиться спастись этим. Тогда легче преодолевать трудности. У этих детей так все сложно! Плохая наследственность касается и интеллектуального, и физического развития, все это требует труда, времени, внимания.
Все дети разные. Меня часто спрашивают, кому можно усыновлять, на что обращать внимание. Не знаю, что сказать, настолько разные ситуации доводилось видеть. Не буду приукрашивать: часто дети вырастают и становятся на тот путь, который им ближе по генам. Доводилось общаться с усыновителями, которые очень сожалели, что решились взять таких детей.
Есть очень преданные родители. Есть такие, от кого не ждешь понимания и терпения, а они справляются. Бывало, смотришь на мужчину и думаешь: ни за что не справится. А он такое преодолевает, что удивляешься.
Помню, мы спорили с нашей кумой, многодетной мамой. Отец Вадим говорил: «Какие гены! Будем жить, пример показывать, это победит!» Он думал, что это все быстро заработает, примется. Прошло лет пять, кума спрашивает: «Батюшка, как насчет генов?» Он отвечает: «Можно я промолчу?»
Многое можно исправить, но все равно есть страх, что перемены поверхностны. Дети вроде бы принимают наше, но мне страшно, что в какой-то сложный момент они сбросят с себя все то, что мы прививали. У них нарушена чувствительность, они не чувствуют боли. Когда их ругаешь за что-то, отгораживаются стеной: привыкли от родителей блокироваться. Зрачки расширяются, и они стоят непробиваемые. Мне Катя говорила: «Я слышу только первые слова, а потом ничего не помню». Им может быть все равно, в какой постели спать, чистой или грязной – не испытывают дискомфорта. Переучить очень сложно.
Особенности развития и подхода
Индивидуальные качества ребенка надо учитывать обязательно. Что-то – мягко корректировать, некоторые аспекты – отвоевывать. Семейные традиции, например. Но всегда страшно передавить. Легко сказать: «Будешь идти спать – помолись!» Ребенок-то станет, помолится, но хочется, чтобы он сам этого хотел.
На данный момент все наши приемные дети воцерковились, хотя все по-разному ведут себя в храме. Младшие девочки хорошо стоят на службе, Денису нужен мой присмотр.
Развиваются все тоже по-разному. У одной из девочек проблемы с мышлением. Когда она только пришла в семью, стояла на учете в психоневрологическом диспансере; сейчас эти диагнозы сняли уже. Но у нее что-то с мозгом: очень плохая память, например, молитвы не запоминает. Мы ее и в художественную школу, и в музыкальную. Если ей что-то открывалось, она такие работы делала, такие рисунки! В другое время – ничего не получается. Она готова много физически работать, но не может учиться: не запоминает материал.
Витя тоже у нас по вспомогательной программе в школе занимался. Богослужение знает отлично, пономарит идеально, всем подсказывает. Играет на кларнете. В сольфеджио ничего не понимает, исполняет дуэт на слух. Народные танцы – он первый. Учитель говорит, что весь коллектив вытягивает, главный танцор. Пять-шесть сложнейших танцев – он лучше всех. А вот математика, язык – ничего не понимает. Так что никогда не угадаешь, как будет развиваться приемный ребенок. Они все особенные.
Адаптация в семье
Обычно период адаптации приемного ребенка в семье – время очень сложное. Я знаю об этом только из рассказов, нас это не коснулось. Дети приходили, переступали порог, ныряли в толпу – и сразу как всегда тут и были, мы даже сами удивлялись. Я так благодарна за это Богу! Говорила: «Господи, Ты, наверное, знаешь, что мне просто некогда было бы этим заниматься. Нам нужно и в храм, и на кружки, и в воскресную школу, и в общеобразовательную!»
Господь управлял, что всем все нравилось. У нас в доме всегда было много детей: свои, родственников, соседские – калитка никогда не закрывалась. Пришли, смешались с массой – и все отлично. Позвали есть – все пришли, едят. Наши приемные дети всегда за все благодарят, девочки целуют, они настолько благодарные, что нам даже удивительно. Не знаю, откуда это идет. Может быть, учителя им объясняют что-то. Слышала, как однажды учительница говорила: «Вам очень повезло, что вы попали в эту семью». Я просила ее не говорить так, потому что откуда мы знаем, повезло ли им, может, они хотели совсем иных родителей.
Дети сравнивают нас со своими родными родителями, но назад к ним совсем не хотят, даже по телефону разговаривать не заставишь. У одной из девочек мама в тюрьме, мы просим, чтобы она с ней общалась, но она согласилась только при условии, что я ее маме не отдам. О прошлом рассказывают очень охотно, не скрывая, не стесняясь ничего. Говорят: «Мои другие родители, пьяницы, делали то и это». Они рады тому, что у них все хорошо сейчас, и не думают, что прошлое может вернуться.
Как не выгореть?
Бывает такое состояние, будто сейчас лопну. Потом оно проходит. У меня много друзей, кумовьев – людей верующих, которые всегда готовы помочь. Я не вращаюсь среди злых. Не помню, чтобы кто-то что-то плохое сказал или осудил. Над нами смеются, говорят: «У вас такая родня, что летом на лыжах поедут, если надо». Меня поддерживают со всех сторон: детей разберут, если требуется, или приедут посидеть с ними. Не было таких ситуаций, когда мне нужно уехать, а детвору не с кем оставить. Я всегда радуюсь: Господь окружил меня такими людьми! Чувствую, что обо мне молятся. Порой нападает какая-то паника, а потом вдруг она куда-то уходит. Думаю: «Господи, я даже не попросила Тебя ни о чем, даже не обратилась еще, а Ты уже помог!»
Вокруг нас немало многодетных семей, мы общаемся. Да, бывают какие-то трудности, но без них не бывает.
С прихожанами храма
Нам хорошо, потому что у нас есть Господь. Не представляю, как справляются неверующие люди. Бог никогда не оставляет нас. Мне порой даже стыдно: прошу и прошу, а Он дает, помогает. Например, был такой случай. Мы помогали одной бабушке. Так вышло, что она выбрала меня, привязалась душой. Говорила ей: «У меня не получится Вам помогать – детей много; не смогу прийти, когда вам надо». И вот она теряет зрение. Вскоре у отца Вадима был день рождения, ему подарили деньги. Он мне говорит: «Посчитай, сколько там». Посчитала – как раз этой женщине на операцию хватает. Батюшка говорит: «Ты же Вике хотела сделать операцию по исправлению косоглазия!» Отвечаю: «Косые глаза все-таки видят, а тут зрения вообще нет. Вика подождет».
Сделали бабушке операцию. Только она вышла, кричит: «Я вижу!» – и тут батюшке на карточку какие-то деньги пришли, а чуть позже Вике на операцию благотворительный фонд выделил средства. К слову, обратиться в этот фонд меня уговорила волонтер. Я не хотела, ведь все-таки хватает людей, находящихся в гораздо более бедственном положении, чем мы. Но она от меня не отставала. В итоге все получилось: дали деньги на две операции – настоящее чудо.
Иной раз думаю: ну как в сказке! Верю, что Господь помогает тем, кто надеется на Него, а не на себя.
Жизнь семьи после усыновления
Когда появились приемные, старшие дети уже выросли, занимались своей жизнью, учебой. Им радостно приехать, раздать младшим шоколадки, привезти подарки. Они приезжают домой, и из каждого угла кто-то бежит их встречать. Это всех вдохновляет. Вижу, что дети не надоедают друг другу, чувствуют настроение.
У нас в семье все при деле: у каждого множество кружков, секций, репетиторов. Старшим приятно что-то купить младшим, помочь нам. Хотели даже мне в помощь няню нанять. Мы стараемся учить всех детей быть благодарными Господу, Который все управляет в их жизни.
Беседовала Екатерина ЩЕРБАКОВА
Публикация сайта Горловской епархии
Фото из личного архива семьи Ильчук
и с сайта Иово-Почаевского храма Константиновки
