Казачий духовник – что это за особое служение в Русской Церкви, чем оно отличается от трудов воинского священника или просто настоятеля приходского храма? Как наладить отношения с «особенным и шебутным» народом – казаками, как помочь им утвердиться в вере? В чем разница между казаками реестровыми и «общественными», и как реестровые казаки помогают пограничникам, полиции, пожарным? Об этом и многом другом зашла речь в беседе с протоиереем Иоанном Юшиным, настоятелем Пантелеимоновского храма города Кургана, руководителем отдела по взаимодействию с казачеством Курганской епархии.
Летом – в поле, зимой – в столице
Отец Иоанн, а вы как пришли к тому, чтобы стать священником?
– Семья у меня была верующая, особенно мама. Она несколько раз в год отпрашивалась у отца и ездила в храм Смолино на исповедь и причастие. Но крестили меня не в детстве, а в 1977 году, перед армией. Мама мне сказала: окрестись, чтобы, когда будешь служить в армии, я за тебя могла молиться. Крестили в Смолино, в самодельной купели из нержавейки. Позже, когда там сделали новую купель, мне эту отдали, и я в ней много лет крестил людей в Мокроусово, и всем говорил, что сам тоже в этой купели крещён (смеётся).
Служил в пограничных войсках. После службы год отработал грузчиком в Кургане. Мама к тому времени уже умерла, отец был пенсионером, а мне нужны было после армии приодеться. За год всё необходимое себе купил – костюм, ботинки и пр., и поступил на рабфак Курганского сельхозинститута. Через год стал студентом агрономического факультета. Учился я очно, получал повышенную стипендию, хотя, честно признаться, в школе был троечником. Это мне мешки ума придали – за год работы грузчиком решил, что даже за большую зарплату грузчиком быть не хочу (смеётся).
В 1986 году окончил институт, и меня пригласили в науку – старшим научным сотрудником Курганского НИИ зернового хозяйства. Я был единственным специалистом по озимой пшенице на три области – Курганскую, Челябинскую, Свердловскую. Потом заведовал там же, в институте, химической лабораторией биологической регуляции роста растений.
Пять лет отработал в институте, и одновременно – пять лет в Москве, то есть летом в поле, зимой – в столице. В Москве в лаборатории растений исследовали зимостойкость. Заведующей была доктор биологических наук Тамара Ильинична Трунова, и я там проводил свои исследования на электронном микроскопе, с анализами, то есть, делал то, что в наших лабораториях не сделать было. После промораживания препаратов в азоте оттаивание клетки шло с периферии, ядро оставалось замороженным, должна была наступить смерть, но она не наступала. И я тогда подумал: есть что-то такое, что выше материальных законов.
А ещё у меня уже тогда появилась стойкая привычка: каждую субботу и воскресенье я садился в метро, выходил на случайной станции Садового кольца и ходил по находящимся там храмам. Сначала меня там бабушки ругали, что я руки в карманах держу. Я ведь ничего не знал и не умел молиться, но меня тянуло в храм. В церкви на станции «Бауманская» познакомился с женщинами из свечной лавки, они мне разрешали посидеть в уголочке, подремать, когда приходил промокший, я даже оставлял у них на хранение купленные для дома вещи – в Кургане-то дефицит был.
Поп с хомутом на шее
С 90-го года стал активно ходить в храм Смолино. А в 1991 году устроился в Смолино агрономом-овощеводом. Мы разрабатывали большой участок возле храма, мне довелось строить первую башню (с правой стороны). Она двухэтажная. Для чего строил? Да потому что пережили наводнение 1994 года, когда у нас многое было попорчено водой, вот и решили построить башню, куда в случае необходимости можно было убирать вещи.
Моя работа не ограничивалась только агрономией: я там и на клиросе пел, и кочегарил, и Дедом Морозом был.
Общался с отцом Григорием Пономарёвым, он к нам, молодым, приходил – просил засохшую от краски кисточку размочить, чтобы что-то там покрасить. А мы смотрим, что её уже не размочить, сходим, купим, подаем ему: «Отец Григорий, такая устроит?» – «Да, устроит!»
В октябре 1994 года владыка Михаил меня рукоположил в диаконы, через 40 дней – в священники. Служил я в Александро-Невском кафедральном соборе. С 15 февраля 1995 года меня направили настоятелем Троицкой церкви села Большое Курейное Макушинского района.
На мне, одном-единственном священнике, тогда была ровно половина Курганской области, начиная от Варгашей и на восток. Большое Курейное от райцентра Макушино находится в 70 км. До Петухово я ездил на электричке, а до Макушино добирался пешком или на попутках. Понял, что одному плохо, тяжело, – стал открывать приходы.
Потом у меня появился первый транспорт – лошадь. Но сбруи не было, и мне её дали в одной организации, которая углём занималась. Я приехал, мне отдали хомут, чересседельник, вожжи. Приехал я на электричке со всем этим добром, до перекрёстка на Большое Курейное меня добросили, а дальше пошёл пешком. КАМаз остановился – водитель буквально выпал из кабины от хохота: первый раз в жизни живого попа встретил, и то с хомутом на шее…
Позже у меня появился старенький уазик, потом жигули-шестёрочка – стало легче по районам ездить, открывать приходы, оборудовать их. Чтобы можно было литургии служить, просил из епархии присылать священников. Сперва мне отца Георгия Красникова дали на Петухово – я там первый приход открыл, Петуховский народ был подготовленный, воцерковлённый. Они всё знали, потому что утром на электричке ездили в Петропавловск на службу, вечером возвращались домой. Я удивлялся этому – в других районах всё с нуля надо было начинать. Нам отдали помещение мастерской, я зашёл туда, а подо мной пол провалился. Сделали ремонт, стали служить, хоть и неудобно было, но это первый приход, открытый мною.
В 2002-м поступил в семинарию Екатеринбурга, окончил её. Я со смехом говорю: у меня четыре образования, из них два духовных, одно бесовское – университет марксизма-ленинизма, второе Божие – семинария. А в 2015 году окончил КГУ, потому что в семинарском образовании не хватило психологии и педагогики. Сейчас их ввели, но тогда не было. Психология и педагогика (их, кстати, никак не различить) – это искусство общения с человеком. Нам, будущим специалистам-руководителям коллективов – при советской власти в институте два курса читали историю КПСС и научный коммунизм. Мы считались сельской интеллигенцией, а какая мы интеллигенция, если не знали, как даже собственного ребёнка воспитывать, не знали возрастной психологии, законы формирования коллективов? Нам только про «честь и совесть нашей эпохи» долбили.
Так и отслужил на востоке области 26 лет. За это время были открыты приходы в Лебяжье, Мокроусово, Макушино, Петухово; начал работу по открытию в Частоозерье, отец Георгий её завершил.
Потом написал прошение о переводе в Курган по состоянию здоровья: с правым глазом проблема, на почках операция была, не желательно много ездить и мёрзнуть. Меня перевели в Порт-Артурский храм в 2019 году, там год отслужил, потом перевели настоятелем в Пантелеимоновский храм. В этом году исполнится 28 лет с моей хиротонии.
Казачий духовник
Как в вашей жизни появилось казачество?
– Я служил в Большом Курейном, а рядом в 20 км – село Неверовка, ныне станица Неверовская. Директором совхоза был Александр Николаевич Зайцев, будущий атаман. Казачества тогда ещё не было, но мы с Зайцевым дружили. С его сестрой Валентиной мы учились на одном курсе, с ним тоже познакомился. Он приходу очень активно помогал. Наш первый транспорт – лошадь – он дал. Приход держал хозяйство (две коровы, поросята, около двадцати коз, индюки, один год держали около 800 бройлеров), потому что другого дохода у нас не было: за неделю в кассу поступало всего по 300-400 рублей, за месяц – полторы-две тысячи, из них 800 рублей – налог в епархию. Руководители хозяйств поддерживали нас, пока была возможность. Но потом хозяйства полностью развалились, и мы тоже не стали держать скотину: у нас не было техники, сена ни накосить, ни привезти.
Когда казачество возникло, я по старой дружбе окормлял его, без всяких указов и послушаний. Ездил в Неверовку, крестил казаков. Но в 2012 году владыка Константин написал указ о том, что мне даётся послушание окормлять казаков, что я и делаю до сих пор.
Что главное в послушании духовника казаков?
– Приводить их к вере, воцерковлять казаков – вот самое главное! Шашкой они сами, без меня, научатся махать, многие из них прошли армию, стрелять умеют. Самое главное – привести к вере, потому что казаки – народ непростой, шебутной, своеобразный. Поэтому я каждый год в феврале-марте (исключением стала пандемия) провожу с ними «ликбез» по православной вере.
Надо понимать, что есть государственный реестр, и те казаки, которые входят в реестр, являются запасом для Вооруженных сил. Для них Президентом установлена форма, она регламентирована уставами. До 2021 года звания до капитана (подъесаула) мог давать войсковой атаман, в данный момент генерал Романов, звания выше устанавливал только полпред. Сейчас может присваивать верховный атаман Далуда.
«Общественные» казаки не имеют права носить форму, их основная задача – заниматься патриотическим воспитанием молодёжи, чем они не занимаются, а только пиарятся на каких-то культурных мероприятиях. Лес воруют, молодёжь спаивают, дорогого для них ничего нет, и поэтому мы от них всегда дистанцируемся. Казаки казакам рознь, а люди разницы не видят. Среди тех есть люди, отсидевшие за распространение наркотиков, за другие тяжкие преступления. Они на нас бросают тень.
Поэтому я стараюсь при каждой возможности объяснять разницу между реестровыми и нереестровыми казаками.
В данный момент курганские казаки единственные во всём казачестве России несут пограничную службу. В год они производят порядка десяти-двенадцати задержаний нарушителей границы. Три человека за это награждены именным холодным оружием Управлением ФСБ по Курганской и Тюменской областям. Сами понимаете, такие награды дают не за бабушку, которая пошла за грибами и заблудилась в лесу.
Граница никогда не бывает спокойной – может быть только обманное спокойствие. Обязательно кто-то ищет путь незаконно пройти и что-то пронести.
Два года назад 5 марта 2020 года мы с владыкой Даниилом присутствовали на встрече с губернатором Вадимом Шумковым, там докладывали силовики, в том числе пограничники. По их словам, 80 процентов задержаний нарушителей приходится на казаков, из них 50 процентов – непосредственные задержания, остальная часть – за счёт переданной ими информации. К примеру, казак в поле пашет и видит, что кто-то посторонний идёт или едет; один он не полезет к нарушителям – его просто закопают, но сообщит на заставу, и по его сигналу пограничники задерживают нарушителя. У нас 600 выходов на границу вместе с пограничниками, и когда казаки идут в качестве вспомогательной силы, то получают оружие, а в обычное время всё оружие казака – это шашка.
К сожалению, служба наша не оплачивается, всё на энтузиазме и на стараниях атамана Александра Зайцева держится – форма, транспорт, бензин. У нас заключены договоры о сотрудничестве не только с пограничниками, но и с МЧС – казачьи пожарные расчёты участвуют в тушении пожаров, девять казаков награждены за это. Но опахивают они поля за свой счёт!
И с молодёжью мы много работаем, проводим мероприятия, участвуем в соревнованиях различного уровня. Сотрудничаем и с полицией – казаки участвуют в патрулировании вместе с полицейскими, придают патрулю вес и авторитет.
Многие наши казаки окончили двухлетние и трёхлетние катехизаторские курсы, продолжаем подбирать среди них слушателей на курсы. В основном стараемся обучить на курсах офицеров. Конечно, казаки разбросаны по области, их трудно собрать даже на двухдневные «ликбезы», так что на курсах учатся, в основном, жители Кургана, да и то не все: у многих такая работа, что нет возможности посещать занятия.
Тридцать лет назад нам пообещали, что казачество будет считаться государственной службой, но до сих пор обещание остаётся обещанием. За 30 лет нас только обязали уставы несколько раз перерегистрировать, а больше ничего не изменилось. Хотя существует концепция развития казачества, меня с атаманом Зайцевым часто приглашали в администрацию области, особенно при А.Г. Кокорине – раз в квартал, но на этих совещаниях за нас отчитаются, всё за нас скажут, а нам даже слова не дадут.
У вас тоже есть казачьи звания и награды?
– Да, согласно указу Патриарха, священники, окормляющие казачество, должны вступать в его ряды. У меня воинское звание – старший лейтенант, поэтому я получил равноценное казачье звание сотник. Есть у меня две казачьих награды – одна юбилейная медаль, другая – медаль «За особые заслуги» (с барельефом «Цесаревич Алексей»). Ещё есть юбилейная медаль «100-летие восстановления Патриаршества в Русской Православной Церкви» – меня как руководителя отдела наградили.
Где труднее служить – в селе, в районе, в городе?
– Конечно, в сельском храме. Там в прямом смысле нужно выживать. Прихожан мало; если сложился контингент в десять человек, они только и ходят – для остальных житейские дела важней. Я пытался, по домам ходил, приглашал, убеждал, но люди не идут. Без хозяйства сельскому приходу не прожить, а сейчас хозяйство содержать очень сложно: надо иметь набор техники, которую тоже надо содержать, а это неподъёмно. Да и главная задача священника – служить, а не хозяйством заниматься.
Беседовала Татьяна МАКОВЕЕВА
В основе материала –
публикация сайта Курганской епархии
