В наше время готовых форм и бесконечного копипаста резьба по камню – редкое ремесло. О тяжелом и творческом труде камнереза, о тонкостях создания каменных «кружев», а также о собственном опыте перехода от интересовавшего в юности дела создания одежды к церковному искусству создания «одеяний» для храмов рассказывает протоиерей Димитрий Горякин, настоятель церкви в честь иконы «Троеручица» в Крымской астрофизической обсерватории и расположенного неподалеку Петро-Павловского храма в селе Прохладное, а также руководитель артели «Амфилада», создающей резные иконостасы от Крыма до Сибири и Дальнего Востока.
Отец Димитрий, как в вашей жизни появилось такое необычное искусство?
– Уже пятнадцать лет я занимаюсь резьбой по камню – именно церковным искусством. Режем мы по местному камню, который называется крымский мшанковый известняк. Мшанки – это моллюски, и крымский камень – донные отложения мелового периода. Он используется для строительства с самых древних времен. Человек научился обрабатывать камень раньше, чем железо. И мы тоже, как наши предки, занялись резьбой по камню.
Было очень интересно коснуться этого ремесла, и вот уже полтора десятилетия я им занимаюсь. Моя цель – возрождение христианского камнерезного искусства настолько, насколько у меня это получится. Больше всего меня вдохновляет византийское церковное искусство, которое пронизано всеми смыслами христианской веры.
Гражданская профессия, которая была у вас до принятия священного сана, тоже связана с искусством?
– Косвенно связана, хоть на первый взгляд кажется, что нет. Еще в детстве я учился в художественной школе. После получил профессию художника-модельера одежды. Конечно, модельером я стал не сразу. Был закройщиком жилетно-макетного метода и много лет отдал тому, что моделировал и шил мужскую одежду. На сегодняшний день мне уже 52 года.
А теперь «шьете платьишки» для храма…
– Да, можно так сказать: «одежды» для престола, «одежды» для иконостаса.
Храм свт. Николая. Село Мазанка
Как пришли к новому увлечению?
– Одежда отошла как-то сама. Стало ясно, что в этой области для меня больше нет творчества. Если бы я не перестал заниматься одеждой, меня бы это остановило на каком-то этапе. Мне перестало быть интересно – я увидел, что современная мода заставляет человека быть хамелеоном: человек не одевается так, как чувствует, а одевается, чтобы сотворить образ, отличный от настоящего. В этом есть некая подмена: при помощи одежды человек пытается показать себя не таким, как он есть; создает образ себя, каким он не является на самом деле. Особенно это видно в молодежной моде, которая больше всего эпатаж, вызов. Но это не является правдой. Это, скорее, игра. И мне надоело в это играть. Я понял, что в жизни должно быть что-то другое, кроме игры, – настоящее, незыблемое.
На тот момент я уже стал священником. Какое-то время шил священнические одежды, а потом меня очень заинтересовала резьба по камню. Я познакомился со скульпторами, учился у них. Это были скульпторы из Киева, которые приезжали к нам в гости на лето каждый год. В Крыму тепло, красиво, и это их вдохновляло на творчество. Они приезжали на пленэры (общие творческие сборы художников и скульпторов, когда они в одном месте одновременно создают каждый свой проект и общаются друг с другом – прим.). Знакомство и встречи с ними стимулировали новый поворот в моей жизни. Обычно человек поступает в художественное училище, потом в художественный институт или в институт культуры и учится там на скульптора либо декоратора. У меня этого не было – я сразу учился практике.
Мои учителя – киевские скульпторы – оказались людьми верующими, творчески одаренными и с опытом преподавания. Первый вопрос, который они мне задали, был: «А что бы вы сами хотели сделать?» Они понимали, что если человек будет делать то, то ему нравится, он всегда сделает это лучше. Я ответил: «Вы знаете, мне очень хочется сделать капитель». Капитель – это верхняя, самая красивая часть колонны. «Хорошо, – сказали мои учителя, – рисуйте, какой она должна быть в вашем представлении». Я нарисовал. И с этого все началось. Стал делать. Капитель до сих пор сохранилась у моих друзей – она стоит у них на приусадебном участке как элемент ландшафтного дизайна.
Мои учителя дали совет, какую литературу читать о резке по камню и о церковном искусстве. Посоветовали, какие шедевры русского зодчества полезно рассматривать (храмы в Юрьев-Польском, Димитриевский собор в городе Владимир, исторические памятники Византии и Венеции), чтобы видеть, как это делается, и наблюдать, как работают законы рельефа и освещения.
Потихоньку-помаленьку дело пошло. На сегодняшний день у нас уже много работы. Мы работаем только вручную, что отличает нас от других.
Иконостас в храме двенадцати апостолов г.Иркутска
Это же очень долго!
– Долго, но невероятно интересно и вдохновляюще. Да, многие работают машинами. Но машина есть машина: она не может достичь того, что могут сделать руки. Кроме того, нам нравится работать руками. Просто нравится. Мы получаем от этого большое удовольствие.
Как вас находят заказчики?
– О нас узнают разными способами. Потом мы выезжаем на место к заказчику, смотрим, какой там храм, какая архитектура. Выясняем, чего хочет местный священник, как он видит будущий иконостас. Обсуждаем проект вместе, корректируем, принимаем общее решение. Потом изготавливаем детали в Крыму – мастерская располагается прямо при храме. Изготовленные детали мы отправляем заказчику на место назначения, приезжаем и устанавливаем. Таким образом, делаем все сами – от проекта до установки.
Вы считали когда-нибудь, сколько иконостасов изготовили?
– Больше десятка уже будет. Точно я как-то не считал.
Сколько времени требуется на изготовление одного каменного иконостаса?
В среднем на иконостас уходит от шести до восьми месяцев, поэтому к нам обращаются заранее, на этапе раннего строительства, когда становятся понятны размеры алтарного проема.
Мы делаем не только иконостасы, а все, что нужно в храме: престолы, жертвенники, напольные киоты, в которые вставляют иконы. Изготавливаем внешнюю декоративную облицовку, много другое для внутреннего интерьера храма. Например, скамеечки, которые располагаются вблизи Горнего места; само Горнее место, центральные аналои. Также мы делаем поклонные кресты и даже памятники на кладбище.
Иногда у нас бывают интересные предложения от самих храмов. Например, ближайшее время будет проект в Москве, где для храма нужно сделать большие клейма на стенах храма снаружи – овалы примерно метр на метр. Это действительно наша работа: там все украшения из белого камня.
Иконостас. Холмовка
А работаете только с камнем или пробовали создавать проекты и из других материалов? Обычно считается, что камень все-таки материал холодный, тяжеловатый, а дерево, например, живое, «дышит». Что вы как мастер, творец можете сказать по этому поводу: камень все-таки «живой» материал?
– Абсолютно живой. Дерево – общепринятый материал, конечно. А каменный иконостас достаточно древний. И смотрится он тепло и величественно в своей простоте. Это его отличительная особенность – величие в простоте.
Зачастую в наше время деревянный иконостас слишком перегружен орнаментами и золотом, и создается впечатление какого-то… «пирожного». Нередко современные проектировщики делают иконостас самодовлеющим. А на самом деле, если можно так образно сказать, иконостас – это только красивая рамка, оправа, в которую вставляются иконы.
Ведь человек, находясь в храме – в литургическом пространстве – всегда должен пребывать в молитве. И образы, которые присутствуют в храме: на иконостасе, в росписи, на стенах – и есть точки притяжения. Они есть окна, открытые из мира духовного в наш мир. В эти окна мы смотрим в Царство Небесное. А иконостас только обрамляет все это, и делать его самодовлеющим нельзя: не нужно обилия орнамента и форм.
Благодаря тому, что камень не имеет яркого цвета, иконы на его фоне начинают притягивать взгляд. Поэтому каменный иконостас, сделанный из светлых пород камней, привлекает внимание не сам по себе: человек чувствует красоту, глядя на иконы. Чувствует, что именно Господь Иисус Христос, Пречистая Богородица и святые– те, кто нас любит и ждет, а иконостас вокруг как бы олицетворяет ту жизнь и благодать, которые исходят от Бога.
Это символика. И Царские врата – тоже символ. Их называют так, потому что через них входил император. Но с богословской точки зрения их можно воспринимать как врата, через которые приходит в мир Христос. Как границу между миром земным и миром духовным, которую мы все когда-то пройдем. Как окно, открытое в этот мир рукой Христа, Который протягивает нам Чашу со Своими Телом и Кровью, приглашая всех к этой Чаше. И все, что делается в храме, делается в сакральном пространстве. Пространстве, которое, с одной стороны, абсолютно не совпадает с трехмерным пространством этого мира, а с другой – находясь в этом пространстве, не умаляет себя. Это символ того, как Христос воплотился, стал Человеком, не переставая быть Богом.
Не только храмовое пространство, но и литургическое (евангельское, библейское) время – круг богослужений – не совпадает с гражданским, потому что это совершенно другое измерение времени. И как раз, на мой взгляд, церковное искусство должно рождаться не в академических кабинетах, а внутри Церкви, потому что именно Церковь наполнена благодатью и теми смыслами, которые выражаются в храмостроительстве, архитектуре, иконописи, культуре, литературе, молитвах, строе богослужения. Все это от Духа Святого.
У одного мыслителя я прочел слова: «Дух рождает формы». Это действительно так. Церковный Дух и в древности рождал формы богослужения, одежд, архитектуры, церковного пения, чтения. Он рождает и сегодня. Одним из моментов возрождения Церкви является как раз возрождение изнутри. Для меня это важно. Очень важно.
Вы работаете один, или у вас целый коллектив резчиков?
– Коллектив очень маленький – нас всего двое. Найти единомышленника было очень непросто, хотя многие приходили, пробовали. Мой коллега – тоже художник, а еще он музыкант и просто достойный человек.
Мы с ним взяли для совместной работы рабочий девиз, который прочли у Отто Вагнера – великого архитектора, который еще в советской время исследовал памятники культуры в древнем Юрьеве-Польском. У него есть такая фраза: «Искусство мыслить в камне». Мыслить в камне тоже можно по-разному: существует немало различных направлений искусства. Мы мыслим изнутри церковной традиции.
Слушая вас, невольно вспоминаю, как Господь, обращаясь к будущему апостолу, говорит ему: «…ты Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» (Мф. 16; 18). Своими работами вы будто указываете на незыблемость, твердыню христианства.
– Знаете, есть вещи, которых мы не замечаем – просто делаем свое дело. А может, что-то мы до конца еще не осмыслили, тем более, не заключили в словесную форму – емкую, глубокую, окончательную. И когда мы встречаемся с новыми людьми, приезжаем в новый регион, это всегда новый взгляд. Ты открываешь для себя что-то такое, чего не замечал раньше.
Можно сказать, что я начал заниматься камнем из-за внутреннего сопротивления. Когда бывал на наших кладбищах и молился о своих родственниках, смотрел на надгробия. На одном из таких надгробий прочел короткую эпитафию, которая потрясла меня до глубины души. «Вот и всё…», – было написано на ней. Я иду и думаю: «Ну как же всё? Как же? Нет! Господи, что же мне сделать, чтобы повлиять на эту безысходность восприятия людей? Чтобы люди, даже глядя на кладбищенский крест, понимали, что это не все, что есть будущее воскресение мертвых?» А памятники на кладбище все темные, мрачные. Это место похоже на ад.
Тогда я как раз познакомился с крымскими археологами, которые исследовали наши археологические памятники, и у них впервые увидел армянскую резьбу по камню. Начал читать об этом, смотреть, и понял: вот оно, то самое!
Начал делать памятники знакомым, родственникам. И у меня появились заказчики. А я всегда спрашиваю у заказчиков: «Почему вы решили заказать именно такой памятник?» И одна женщина мне ответила: «Когда я увидела этот крест, мне захотелось молиться». И тогда я подумал: «Вот, Господи, цель достигнута: человек смотрит – ему хочется молиться. Это то, что надо». Я понял, что Господь увидел мое желание и привел к тому занятию, где я могу приложить свои силы. Именно в этом я вижу задачу своего творчества: чтобы результаты моего труда воспитывали человека и подвигали его к молитве и духовному возрастанию, чтобы его влекло от земли к Небу, в вертикаль.
Как бы вы определили, что есть сам процесс творчества? И каждый ли может стать творцом в какой-либо области?
– Конечно, каждый может выразить свое творчество. И повар может быть невероятным творцом, удивляя нас каким-то изысками. Но истинное творчество, по мнению одного из искусствоведов, – это процесс, при котором человек творит выше своих личных интересов. А остальное, по словам этого искусствоведа, не умаляя значимости содеянного, – это изобретательство. Или просто дизайн.
А когда вы творите иконостас, чувствуете ли что-нибудь особенное? Молитесь ли Вы во время этого процесса? Кому именно молитесь?
– Мы для себя решили, что наши покровители – это Флор и Лавр, потому что на самом деле они были камнерезами, что можно узнать из полного жития этих святы. Также мы молимся семи строителям лаврского храма в Киеве, которые были камнерезами и каменотесами. Каменотесы были непосредственно строителями, а камнерезы уже искусно украшали храм.
Когда поступает заказ, мы всегда спрашиваем, во имя какого святого освящен храм или монастырь, для которого создаем иконостас. И в процессе работы также обращаемся в молитвах к этому угоднику Божию, чтобы он благословил нас и нашими руками прославилось его имя.
Часто в такой момент я чувствую что-то наподобие азарта: хочется сделать всё максимально хорошо, чтобы ни добавить, ни убавить. Чтобы это было архитектурно и конструктивно правильно и, конечно же, чтобы были правильное наполнение и правильная символика, заложенная в орнаменте. Есть такое чувство, что я работаю не один, а как будто с большим коллективом. Я чувствую некую общность цели. Когда проект уже появляется и в мыслях, и на бумаге, ощущается такая легкость: всё идет туда, куда надо. Бывают очень трудные решения, когда долго никак не можешь понять, как правильно сделать тот или иной элемент. Рисуешь, прикидываешь, потом оставляешь попытки и молишься. И через какое-то время приходит решение.
То есть нужно отодвинуть своё, чтобы пришло Божие?
– Да, вы знаете, у одного из афонских монахов есть такая молитва: «Господи, вынь все мое, вложи все Твое».
Ялта. 2020
Есть ли у вас ученики – те, кто продолжит ваши традиции?
– Если раньше я как-то беспокоился об этом, то сейчас нет. По одной простой причине: если Господу угодно продолжить это дело, то человека Он к нам приведет.
На данный момент приходится констатировать, что 95% приходящих учиться резьбе по камню никак не подходят этому занятию. Столько желающих было поначалу! Но вот берет человек инструмент в руки, а руки – «крюки». И мы понимаем, отчего это происходит. Уже в детском саду детей перестали учить лепить, рисовать. У них руки не работают. Они умеют только держать телефон и пользоваться кнопкой и ложкой. И все. Вот в чем дело. Навыки мелкой моторики, образное и пространственное мышление, которые развиваются еще с детских времен, в этом поколении не развиты совсем.
Бывает ли так, что иссякает поток творчества? Вот никак не получается, а надо? Как вы выходите из такой ситуации?
– Конечно, случается такое. Бывает и просто усталость. Но всегда в нужное состояние возвращает служба. Мы стараемся настолько погружаться в византийскую культуру, что даже служба у нас идет на византийский манер. У нас византийское пение. Храм, в котором я служу, находится в греческом крымском селе. Этому селу полторы тысячи лет. Его основали греки в V веке, когда бежали в Крым от иконоборческой ереси. И было принято решение, что наш храм будет восстанавливаться как греческий. У нас в храме нет штукатурки. Храмовому зданию больше 300 лет, это старинная древняя кладка, как в Иерусалиме.
Когда мы работаем, часто включаем музыку: работаем под арфу, древнюю средневековую музыку и византийское пение. Это очень настраивает и помогает при монотонной работе в одном положении.
Беседовала Инна МАКОВСКАЯ
Публикация Пресс-службы Иркутской епархии
приводится в сокращении
