«Вот, моя родная, что такое благодать. Когда несешь мешок муки на плечах, а на душе ангелы поют и радостно на сердце, и плакать хочется от этой радости». Почти полтора десятилетия руководит женской монашеской обителью на хабаровской земле игумения Петропавловского женского монастыря игумения Антония (Кочубей). Матушка Антония поделилась своими воспоминаниями, начиная с первых шагов в качестве монастырской послушницы.
Своей жизнью я делюсь с каждым…
Матушка, с чего, по Вашему мнению, начинается Родина?
– Для меня Родина начинается с осознания того, что я русский человек. Что я являюсь хранителем веры наших отцов и дедов. Что я родилась в православной стране, которая имеет тысячелетнюю историю. Однажды архимандрит Ефрем, игумен Ватопедского монастыря, что на Святой горе Афон, в своем выступлении сказал, обращаясь к русской аудитории: «Вы богаты не нефтью, не газом, не ископаемыми – вы богаты Православием!» И это чудно, это чудная оценка духовно возрождающейся России.
А где ваша малая родина?
– Сейчас это мой родной край, Дальний Восток. Все это очень трогательно для меня. А вообще родиной будет любое место, где Господь благословит мне нести монашеское служение.
Но все-таки Вы не хабаровчанка?
– Не нужно забегать вперед. Вообще, я догадывалась, что вопросы будут откровенными, и мне нужно будет рассказать о всей моей жизни, всю ночь я провела в воспоминаниях. Ответы на все твои вопросы у меня, конечно, уже готовы – это вся моя жизнь. И этой жизнью я делюсь с каждым из вас. Буквально с раннего детства начинается мой рассказ.
А какая у Вас жизнь была до монастыря?
– Яркой, интересной, активной, можно сказать, очень счастливой. Но ровно до того момента, когда моя душа услышала зов Божий и не откликнуться на него она не смогла. Поэтому, оставив все, презрев красивые перспективы в личной жизни, я устремилась всей своей душой туда, куда звал меня Господь.
Многие из монашествующих говорят о некоем призыве. Что это? Душа рвется из плоти, голос с небес, видение, что это такое?
– Дело все в том, что когда мы говорим о Боге, у нас нет какого-то одностороннего ощущения, только физического предположим, или только душевного. Ты превращаешься в единую частичку – частичку ведомую, неделимую. Нет такого состояния, при котором твоя душа справа, а вся твоя плоть слева – все едино. И вот это единое устремляется за Господом.
Какие самые яркие впечатления остались у Вас в памяти из раннего детства?
Когда я услышала сейчас этот вопрос, в сознании пронесся целый калейдоскоп воспоминаний и ярких образов. Здесь, с одной стороны, и отдых с родителями на Кавказе и в Крыму, самая большая елка страны в Доме союзов, и многое другое.
А с другой стороны, моя дорогая бабуленька, мамина мама, которая водила меня с сестренкой в московский храм Всех святых на Соколе на причастие. Понятно, что делалось это тайно от папы, который говорил, обращаясь к бабушке: «Мама, не портьте мне детей!» Может быть, поэтому в возрасте 30 лет моя рука тянулась к Евангелию, которое стояло в книжном шкафу, и это Евангелие до сих пор находится рядом со мной.
Бабушка была очень дорогим и близким мне человеком. Родители много работали: папа трудился днем и ночью, мама тоже постоянно на службе. До вечера центром моей жизни в плане постоянного общения была бабуля.
В памяти всплывает откровенный разговор с папой, я тогда была уже взрослой, и он мне открылся: «А знаешь, сколько лет мне потребовалось на то, чтобы я перестал перед сном крестить свою подушку?» Папочка в свое время пел на клиросе. Вера была у нас в крови, и поэтому отказаться от нее было очень сложно.
А почему нужно было отказаться?
– Потому, что этого требовали партийный билет и занимаемая должность. А у бабули дома был уголочек, в котором она молилась. Утром и вечером, да и, наверное, днем, когда мы уходили в школу, в детский сад. Это был глубоко верующий человек. Когда я спрашивала у своего духовника схиархимандрита Михаила: «Батюшка, как я пришла к такой духовной жизни и почему именно я?» – он ответил: «Значит, кто-то из молитвенников идет впереди вас». Я не сомневаюсь, что одной из молитвенниц была моя бабуленька.
Матушка, простите, но по отношению к своим родителям у Вас есть понимание того образа жизни. Вы можете оправдать, почему был таков их выбор, почему надо было вообще выбирать?
– Что касается мамы, очень интересная история произошла. Мамочка ушла из жизни, будучи монахиней Никольского Черноостровского монастыря. В один из дней, когда я по послушанию выехала из того же монастыря в Москву, не успев закончить все монастырские дела в городе, игумения меня благословила переночевать в семейной квартире. В ней уже к тому времени никто не жил, но все наши вещи, все то, что мне было так дорого, оставалось пока там. Я взялась перебирать документы, и мне попадается мамочкина записная книжечка, начинаю ее листать. На меня нахлынули воспоминания. Пролистав ее до конца, читаю – «Тропарь святителю Николаю». Я была просто в тот момент убита наповал: это родная моя мамочка писала, а ведь она работала тогда в Главзарубежстрое. И я поняла, что она не прекращала свое общение с Богом никогда, но, дабы не помешать папе, его карьере, молилась тайно.
Она была строгой монахиней…
– Мама вообще была очень глубоким человеком, духовно и душевно. Ей Господь дал все. Когда мама познакомилась с отцом Михаилом, он называл ее не иначе, как «моя царица».
«Она ведь не пришла к Богу, она ворвалась к Богу», – говорит отец Михаил. Вот, пожалуй, можно больше ничего не говорить. Эта ее характеристика удивительная.
Расскажите еще о Вашей семье.
– В семье царили любовь, внимание, забота друг о друге. В праздничные дни наш дом посещало много гостей, это были очень интересные люди. Мы с сестрёнкой Аллочкой очень любили своих родителей и называли их не иначе, как папочка и мамочка.
Муж у меня был преподавателем архитектурного института. Мы любили собираться вместе с друзьями и уезжать на выходные дни по старорусским городам: Суздаль, Владимир, Ростов Великий, Ферапонтов монастырь. Что собой представляли эти святыни в 60-е годы прошлого века, представить трудно. Птицы, залетающие в разрушенные храмы, парящие под сводами. Если бы я снимала кино о духовной жизни того времени, обязательно за кадром звучала бы музыка Бетховена. Но как замирало мое сердце, как трепетала душа, когда я глядела на фрески знаменитых мастеров-иконописцев. На какое-то время рождение дочери изменило нашу жизнь. Но долго на месте сидеть мы не могли: лыжи, коньки, загородные прогулки, посещение большого зала консерватории имени П.И. Чайковского. Поездки в Киев, Ригу Среднюю Азию. Вот такая красочная, насыщенная была тогда моя жизнь – одним словом, калейдоскоп.
Призыв
Первая мысль о монашестве…
– Это был 1982 год. Открываю газету «Известия» читаю: «Совет министров СССР передает Русской Православной Церкви Свято-Данилов монастырь». Больше не помню ни одной фразы, но этот заголовок отпечатался в моей памяти на всю жизнь. Далее в одном из самых популярных и читаемых журналов «Наука и жизнь» появилась маленькая заметочка про открытие монастыря в Шамордино. Этими двумя событиями Господь уже расставил Свои «вешки» на моем пути.
Почему я обратила внимание, почему так врезалось мне все это в память? Все родные перебираются жить за границу, можно сказать, что я тоже сидела на чемоданах, и именно в это время мама знакомится с нашим будущим духовником из Троице-Сергиевой Лавры схиархимандритом Михаилом. Это знакомство перевернуло всю нашу жизнь. Вообще, 80-е годы – это время, когда Господь пролил столько благодати на нашу страну. Такие яркие события: празднование 1000-летия Крещения Руси, открытие монастырей, храмов – все это создавало особую обстановку духовного подъема.
В это же время рядом с моим домом открывается храм Архистратига Михаила (XVII век), бывшая монументальная мастерская Советского Союза. На наших глазах засов был сломан, двери распахнуты, и мы вошли в этот черный изнутри храм. Там было очень много всевозможных элементов, металлических скульптур. И вот, засучив рукава, мы начали все отмывать, оттирать, выносить, и за эту помощь нам Господь такой благодатью платил. Я забыла обо всем, забыла о своей сестре, которая тоже один из самых дорогих мне, самых близких людей. Я забыла о своем муже, который уехал, но ждал меня в другой стране, я забыла о дочери. Бог и я, более никого – вот в ЭТОМ моя жизнь того времени.
А правильно ли это по отношению к близким?
– Сердцу не прикажешь. Все мое устремление было таким. Ну, конечно, я не могу сказать, что совсем вычеркнула моих родных из жизни – нет. Мы общались, все созванивались, но вот этой скорби, которая должная быть, когда ты расстаешься с самым дорогим, что есть в твоей жизни, у меня не было.
Может, это и был тот призыв, о котором мы начали говорить?
– Да, но призыв к чему, к Кому? К Богу? Да! К Богу мне нужно было сначала приблизиться, а потом уже… Ты понимаешь, мы сейчас говорим о том, как все это было в моей жизни и как мудро Господь все сам расстанавливал.
Абсолютно не ломая Вас, все ведь было очень гармонично?
– В том то и дело (улыбается). Только Господь может так нашей жизнью управлять.
А тем временем я уже не шла, тихо и спокойно, – я бежала к Богу. В течение восьми лет мы отдыхали в Прибалтике, в городе Друскининкай. В этом городе был удивительный деревянный храм, в котором служил русский священник протоиерей Владимир. Тогда я мало что понимала, но в этом храме мне было очень хорошо, всегда такое чувство заботы, спокойствия, теплоты, словно невидимые руки меня обнимали. В последствии все стало понятно: храм был очень «намолен», и это помогало душе, которая в общем только-только начала знакомиться с Богом, вошла в Его Дом и такие ощущения испытывала.
Нам с мамой отец Владимир уделял особое внимание. Аллочка сестра со своим чадом и мое чадо были в стороне: они ездили на велосипедах, гуляли, я тоже этого не гнушалась, но, тем не менее, только мы с мамочкой заходили в храм. Батюшка давал нам читать литературу. Его библиотека состояла из книг, напечатанных на машинке им самим. Я окунулась в такие события и переживания. Все это и есть преддверие моей монашеской жизни.
«Монашество – это счастье»
Вам самой не было страшно так менять свою жизнь? Отвечать на этот призыв?
– Нет. Этот духовный вихрь восьмидесятых охватил нас всех. Наверное, подобное состояние пережить больше невозможно.
В моей ситуации выбор был сделан совершенно неожиданно и не мной. Отец Михаил благословил нас с мамой поездить по монастырям. В 1992 году батюшка благословляет нас посетить вновь открывшийся после безбожного лихолетья Никольский Черноостровский монастырь в Малом Ярославце: он открылся 5 октября, а 20-го мы приехали с мамой «попаломничать». Настоятельницей монастыря была инокиня Евфрасия, в будущем игумения Николая. В то время мы с матушкой уже познакомились: она приезжала к нам домой, в московскую квартиру. Окончательный выбор был сделан – остаемся в монастыре. Этот решительный шаг мы сделали по молитвам нашего духовника, а также благодаря примеру моей родной бабуленьки. Часто вижу ее молящейся о всех нас.
Матушка, ну как же не страшно, не могу понять: так и сразу?
– Дело в том, что все, что с нами происходило, все было не по нашей воле. Такое впечатление, что Господь нас взял на руки и понес, и несет до сих пор.
Как Ваше решение далось Вашей семье, друзьям, коллегам?
– Для членов моей семьи это была трагедия. Что касается друзей, то Господь и здесь все исправил, как будто отсек всех лишних людей, на смену которым пришли уже друзья-единомышленники. Может быть, многие из тех «старых друзей» до сих пор и не знают, где я и что со мной. А мои коллеги, с которыми я проработала 27 лет, не знали о моем монашестве. Я скрывала это, пока не оказалась на Дальнем Востоке. Увиделись мы с ними на одной из православных московских ярмарок. Совершенно случайно, правда, у Бога случайностей не бывает. Так что наша дружба по-прежнему продолжается, только приобрела совсем другие ценности.
Матушка, а где Вы работали?
– Конструкторское бюро по железобетону имени Якушева при Госстрое РСФСР. Последняя моя должность – руководитель группы архитекторов в отделе, который занимался разработкой и проектированием сейсмостойких зданий. Наша серия строилась во многих городах Советского Союза, вот и пришлось бывать и в Грузии, и в Армении, и в Молдавии, и в Средней Азии.
Интересно было?
– Моя профессия? Я была вся в моей работе. Вообще, чем бы я ни занималась в жизни, мне всегда было это очень интересно, и я всегда всю себя отдавала любимому делу.
Что же было такого удивительного монашестве? Почему все нужно было бросить?
– В одном патерике я однажды прочитала примерно следующее: «Если бы люди знали, какое это блаженство – быть монахом и какое блаженство ждет монаха, если он будет достоин Царства Небесного, то все пошли бы в монахи. Но если бы люди знали, какая духовная брань, какие искушения и скорби ждут монаха, не пошел бы никто…». Монашество – это счастье.
«…Все-таки давайте вон ту, в телогрейке…»
А как тогда Вы оказались в Хабаровске?
– Скажу кратко, но емко: по благословению.
Так далеко уехать…
– Два часа ночи, стучится в келию сестра и говорит, что матушка игуменья приглашает меня к телефону. Я встаю, беру трубку, а она сообщает мне, что митрополит Калужский и Боровский Климент благословил меня игуменией в Хабаровск. Какова была моя реакция, спросишь ты?
Да, матушка, интересно знать.
– Проплакала до утра. Но это были первые и последние слезы. Молитва и благословение сделали свое дело. Но страха все же не было.
Это владыка Марк (тогда Хабаровский и Приамурский) Вас позвал?
— Да? (удивленно) Скажи, а откуда такая информация, что именно он меня позвал? (улыбается)
Ну, в хабаровчане говорят, что владыка присматривал опытную монахиню в наш строящийся монастырь и заметил Вас.
— Так (улыбается). Рассказывай дальше.
Матушка, дальше Вы, больше ничего не знаю.
– Ну, хорошо. Владыка Марк был частым гостем в нашем монастыре, Цель его была – обратиться к игумении с просьбой дать сестру для монастыря в Хабаровске. Ему нравился устав Черноостровского монастыря, матушкин подход к воспитанию сестер. Вот сначала владыка познакомился с одной сестрой, которую матушка предложила, потом с другой. А затем она меня вызывает и говорит: «Приехал владыка Марк, расскажи ему о здании детского приюта, покажи». Оно было у нас тогда на стадии строительства. «Ну, хорошо, – думаю я. – Владыка и владыка». К нам тогда столько владык приезжало. Веду, рассказываю.
Потом, уже спустя годы, владыка кому-то из гостей в моем присутствии рассказывал, как он озвучил свой выбор матушке: «Нет, матушка, все-таки давайте вон ту, в телогрейке», – и указывает на меня.
А как вас приняли сестры?
– Очень радушно, я сразу почувствовала, что приехала в семью.
Не курорт
Приехали и увидели, что ничего особо нет? Обитель на краю земли, в Хабаровском крае, среди лесов…
– Вспоминаю эту картину. Заходим в старый корпус, впереди владыка ступает своими двухметровыми шагами. Открывает келию, одну, вторую, третью. Проводит в трапезную, на кухне открывает шкафчики, а там – как в журнале: полотенчики одно к одному, чистота, порядок. Келии для меня на том этапе – будто номера четырехзвездочной гостиницы. Все это очень поразило. И я тогда про себя подумала: «Вот это место для спасения – да это курорт».
Но Господь поругаем не бывает: когда я приехала, температура была +14 градусов. Прошло недели три, и ударил мороз, подул ветер с озера. Температура в келии – всего +6 , пришлось надевать тулупы, заматывать голову платком, на ноги – валенки, и вот в таком виде мы спали.
Матушка, а когда Вы поняли, что это Ваш дом и рядом родные люди?
– При первой встрече с сестрами. Это тоже невозможно передать: почувствовала, что я в семье. Такая радость, такое тепло… Вообще, придя в монастырь, я оценила, что такое «жить на земле», когда, выйдя из корпуса, ты оказываешься именно на земле, а не спускаешься с третьего или с девятого этажа. И какое-то время я целовала землю. Я поняла, чего мы лишены, забираясь в эти коробки. В Хабаровске я увидела тайгу, озеро, эти сопки, этот строящийся храм – поистине чудо. Девственная природа вокруг монастыря… Это было незабываемо, мы стали единым целым с этой землей.
Памятная встреча
Кто оказал духовное влияние на Ваше становление?
– Это было очень много людей, во-первых мой духовник схиархимандрит Михаил, тайная монахиня, с которой мы оказались рядом в храме, она в семидесятые годы, тоже окормлялась у батюшки. Это были отцы храма Архистратига Михаила – сосем молодые выпускники Московской духовной академии, с ними мы до сих пор дружны. Конечно это и отец Владимир в Прибалтике.
А еще в моей жизни была интересная встреча, которая очень дорога мне, я расскажу эту историю, пусть она имеет жизнь, пусть живет…
Протоиерей Владимир попросил меня сотворить святую милость: недалеко от моего дома в Москве, жил удивительный человек, он тяжело болел и был совершенно одинок. Я познакомилась с этим человеком, в прошлом это бывший заведующий кафедрой марксизма-ленинизма института имени Мориса Тореза. Поскольку у него было онкологическое заболевание и уже на той стадии, когда трудно самому передвигаться, я покупала ему продукты, ухаживала за ним.
Для меня он стал примером поистине подвижнической жизни. Жена, узнав, что у него рак, покинула мужа, сын его был уже взрослым и имел свою семью. Этот человек принял монашеский постриг с именем Иринарх. Как он пришел к Богу, не знаю. Монах Иринарх был очень деятельным, но в связи с болезнью движения его были ограничены. И он начинает нести по благословению послушание: плести четки в очень больших количествах, еще он вышивал параманные кресты, схимы и отправлял все это за рубеж. Он был знаком с русской игуменией монастыря, который находился в Риме, – вот туда и отправлял все свои изделия. Матушка приезжала в Россию, получала благословение от Патриарха Пимена и по его же благословению привозила духовную литературу из Италии, прежде всего Евангелие, а в Москве у монаха Иринарха забирала все то, что он им приготовил. Каким образом все это тогда перевозилось через границу, я не знаю.
Вот такая удивительно пронзительная история. Кроме того, монахом Иринархом была открыта первая воскресная школа в Москве, и он преподавал в ней. Жизнь этого человека была полностью переосмыслена, только представьте: завкафедрой марксизма-ленинизма, и вдруг так круто меняется его жизнь. Таков был один из тех людей, которые приняли участие в моей жизни.
Послушания
Расскажите о монастыре, где Вы приняли постриг.
– Я пришла в монастырь уже полностью сформировавшимся человеком, добившейся многого в жизни, достаточно высоко себя оценивающей. В обители я столкнулась с тем, что должна была сказать самой себе: «Ты никто и ничто». В моем сознании должно было полностью измениться отношение к самой себе.
Что больше всего приносило скорби?
– Мнение о себе, уверенность в себе. Приходилось все это ломать – было очень больно. До сих пор не могу без слез вспоминать то крушение себя.
Вот ты часто у меня спрашиваешь о монашеском призыве и благодати, которую дает Господь монашествующим… Когда мы с мамочкой пришли в монастырь, а это были девяностые годы, в каком состояние находилась тогда наша страна? Все помнят, рассказывать особо не нужно. Мы немного задержались в Москве, заканчивали все свои дела. Однажды нам звонит матушка Николая и просит приехать помочь разобрать яблоки и капусту. Это была чудесная осень, теплая, красивая, мы приехали помочь и больше в мир не вернулись. А потом наступила зима, тогда она была не такая теплая, как в этом году в Москве, а все -32 градуса. Что собой представлял наш монастырь: одиннадцать полуразрушенных зданий, самый криминогенный уголок города, воры, наркоманы – все там было. До этого на его территории проживало 140 семей, они занимали и игуменский корпус, и келейный, все. Это был город в городе. Нас в монастыре девятнадцать сестер, одна комнатка на всех, так как ничего больше не было, спали все вместе. Да и сном это назвать сложно – какой уж сон.
А послушания наши? Помню, кто-то пожертвовал нам целую машину древесины – липы, а каждое бревно огромное, тяжелое. Вот нас будят среди ночи, и мы все идем разгружать эту машину – сами сестры, никто нам не помогал. Да еще и подгоняли, чтобы быстрее таскали, машину-то отпускать нужно.
Воду сами носили, бидонами, а они-то и пустые тяжеленые, а с водой – вообще не поднять. Ходили к источнику, не рядом с монастырем: обитель на пригорке, а источник внизу, вот мы скатимся с горки, а наверх уже катим эти бидоны, на «раз, два, три», потому как тяжёлые очень, одной не возможно, и так по многу-многу раз в день. Мешки с мукой таскали, да не такие, как сейчас, а большие – килограмм по пятьдесят. Взвалишь себе на спину и тащишь. Мамочка моя тогда очень переживала и говорила: «Людочка, ты надорвешься, аккуратнее». Матушка Николая ее за это строго спрашивала, потому, как какая в монастыре Людочка.
Все сестры были городские жительницы – москвички, например, а еще из Грузии даже были, все пришли из совсем иной жизни. Но никто не плакал, никто не уходил, все терпели. Мы в те минуты действительно ощущали себя сестрами, самыми родными на земле. Господь такую благодать давал за труды, что ничего не страшно – ни холод, ни голод, ни тяжести таскать.
Вот, моя родная, что такое благодать. Когда несешь этот мешок муки на плечах, а на душе ангелы поют и радостно на сердце, и плакать хочется от этой радости, вот что такое благодать.
Однажды меня матушка благословила спать одной в просфорне. Там еще тоже все было разрушено, холодно, темно… Я трусихой была, да и сейчас трусиха – мышей боюсь ужасно, а тогда среди ночи по мне крысы бегали. Я лежу – шелохнуться боюсь.
Вот, моя радость, что такое благодать Божия, которая все покрывает. Молитву «Да воскреснет Бог» я тогда сразу и выучила, ей и спасалась.
А что тогда представлял собой город Малый Ярославец? Это как раз тот самый известный 101-й километр, куда выселяли из Москвы тунеядцев, воров, поэтому можно себе представить, что за публика была в городе. Нас не понимали местные жители, отворачивали головы, не признавали совершенно. В Обнинске, это соседний городок, вышла статья в газете под заголовком «В Малоярославце появились женщины в черном, кто они?».
«Игуменство – то же материнство»
Матушка, ваш монастырь – единственный на Хабаровской земле. Наверное, в этом тоже какой-то промысел Божий…
– Да, несомненно, в этом виден Промысел Божий. Человеческое желание было открыть на этом месте мужской монастырь, а Божие произволение – иным.
Игуменский крест – каков он? В чем его тяжесть?
– Это постоянное распинание себя. Игуменский крест действительно тяжелый. Теперь я понимаю, для чего мне дан был тот нелегкий опыт борьбы со своей гордостью и самостью. Этот опыт пригодился в воспитании сестер нашего монастыря. Преподобны Амвросий Оптинский советовал своей духовной дочери-игумении: «Мысленно вставай перед каждой сестрой на колени».
Как мать забывает о себе при рождении младенца, так и мне часто приходится забывать о себе, неся этот крест. А как же иначе? Ведь игуменство – то же материнство. Это надежда на волю Божию и уверенность, что Он никогда не взвалит на человека ношу не по силам. Это полная самоотверженность. А главное – это постоянная молитва за своих детей.
А о чем еще молится игумения монастыря?
– О чем только не бывают игуменские молитвы: и о сестрах, и о страждующих, и о болящих, и о строительстве монастыря, и о благодетелях, и о священноначалии, и о духовенстве,
Монастырский ритм
Многие мирские люди думают, что монастырь – это тишина, покой и созерцание. В каком ритме живет сегодня Ваш монастырь?
– Когда я была в Никольском монастыре, матушка Николая говорила: «Сестры, нам с вами нужно обитель строить, а молиться будут следующие поколения». Но Господь судил так, что и обитель отстроили, и молитва идет.
Монастырь строится – о какой тишине, покое, созерцании может идти речь? Вот почему отстроенный сестринский корпус – одно из главных строений монастыря – позволит перейти к новой для нас келейной молитве.
Вы говорите, что приходится преодолевать много трудностей, искушений. Не было ли у Вас сомнений по поводу выбранного Вами монашеского пути?
– Этот путь – для меня единственный и окончательный выбор.
Матушка, а у Вас есть любимицы? Вот у Господа был любимый ученик Иоанн Богослов…
– Мне дороги все сестры одинаково. В качестве примера возьмем семью. Какие разные дети могут быть у родителей! Один послушный, с лёгким характером, смиренный, отзывчивый. А другой – замкнутый, самолюбивый, непослушный. Мать любит всех своих детей, но за второго ее сердце болит особенно.
Матушка, монастырь – это не только стены, но, прежде всего люди, сестры. Как складываются отношения между ними? Какие бывают сложности?
– Сестры, которых собрал Господь, имеют разное воспитание, образование, привычки, характеры. И вот всех нас Господь поселил в общежитии. Как вы думаете, сколько времени потребуется для того, чтобы сестры привыкли друг к другу, чтобы младшие научились уважать старших, прислушиваться к ним, чтобы сестры научились терпеть друг друга, заботиться друг о друге? Постижение всех этих добродетелей и есть сложности. Потребуются годы, чтобы научиться всему этому.
Тишина
Существует представление, что монахи уходят от мира в монастырь. В вашем монастыре не чувствуется, что Вы ушли от мира. К Вам много людей приходит, звонят, все хотят получить благословение, совет. Вас это не тяготит, не устаете?
– Монахи не от мира уходят и не от скорбей, а от греха. В любом современном монастыре, к примеру, в Ватопедском на Святой горе Афон, братия ежедневно принимает по 150 паломников, но духовная их жизнь от этого не страдает.
Что касается нашей обители – да, приходится людям уделять немало времени. Но говорить об усталости и о том, что меня этого отягощает, не имею права, так как монашеский путь – это путь самопожертвования и самоотречения.
А часто бывает возможность побыть одной? Вообще, нуждаетесь ли Вы в одиночестве, в тишине? Вы слышали когда-нибудь тишину?
– Есть очень дорогие часы в сутках – вечерние часы, когда я могу остаться одна в келии и помолиться. А тишину мы слышали всем монастырем, когда остались на полуострове, окруженном водой, во время паводков в этом году – одни сестры. Господь нам дал прочувствовать эту тишину. Это было незабываемое время.
Коротко о важном
Какую добродетель цените выше всего?
– Доброту душевную.
Ваше любимое слово?
– Любовь.
Что Вы назовете внутренней улыбкой?
– Состояние после принятия Святых Христовых Таин.
Монах должен постоянно думать о смерти. Вы часто о ней думаете?
– Как говорят святые отцы, монах должен каждый день умирать. Но моя многозаботливость и многопопечительность по роду послушания не дает возможности уделять этому вопросу должного внимания. Правда, каждый день во время чина прощения отводиться три минуты, когда прекращается чтение молитв и монастырь замирает, думая о смертном часе.
Как бы Вы хотели умереть?
– Слово «хочу» в монашеском лексиконе отсутствует. Как Господь благословит, так и будет…
Самое счастливое время – это когда…
– Самое счастливое время для меня – это монашеский постриг. Я в срачице, закрытая мантиями сестер-монахинь, распинаясь, ползу к амвону, чтобы получить свой крест.
Обращаясь к Вашему и духовному, и жизненному опыту, скажите, что Вы видите важнейшим для спасения человеческой души? Каков залог счастливой, если так можно выразиться, христианской жизни?
– Без оглядки вверить себя Богу.
Беседовала Юлия АЛЕКСЕЕВА
Интервью было опубликовано в газете «Образ и подобие»
Цитируется по публикации портала Хабаровской епархии,
материал приводится с небольшими сокращениями
