О том, как вера и наука влияют на восприятие мира, возможно ли научными средствами «измерить благодать», а также о путях верующего ученого в науке, рассказал директор Полярно-альпийского ботанического сада-института, член-корреспондент РАН Владимир Константинович Жиров. Зоолог по высшему образованию, физиолог и биохимик растений по кандидатской и докторской диссертациям, десять лет назад он также получил богословское образование в Свято-Тихоновском православном гуманитарном университете.
Владимир Константинович, Вы пришли к вере еще в советские времена. Расскажите, как это было?
– До 25 лет к вопросам веры я относился с пиететом, но без всякого интереса. Но после окончания МГУ, когда уже работал в Полярно-альпийском ботаническом саду, я увлекся восточной эзотерикой и стал исповедовать буддизм, а через пять лет в результате одной судьбоносной для меня московской встречи я крестился и перешел в православную веру.
Какие-то препятствия Вам встречались на этом пути?
– Первые два года моей церковной жизни пролетели как на крыльях: это был некоторый «аванс» благодати. Однако на христианском пути нельзя обойтись без несения личного креста, так что искушения не заставили себя долго ждать.
В 1982 году, когда внешнеполитическая обстановка все более накалялась, вместе с ней росли идеологические требования. Религиозность сотрудников Академии наук считалась тогда симптомом политической неблагонадежности. Лично мне это грозило отказом в разрешении защищать диссертацию (для защиты требовалась особая характеристика), что реально означало перспективу до пенсии оставаться в старших, в лучшем случае, лаборантах. Выходом могло быть только «покаяние в мракобесии», причем уже слабеющая советская власть вполне удовлетворилась бы тогда его письменной, без публичного посыпания головы пеплом, формой. Но отступничество в любой его форме все равно остается отступничеством, и поэтому я сделал выбор, который, наверно, стал главным в моей жизни.
Проведя не слишком спокойную ночь накануне рокового заседания какого-там бюро и будучи морально готовым открыто поведать его членам свои убеждения, перед выходом из дома я наугад открыл Новый Завет и попал на такую нужную в тот момент строку из 12-й главы Евангелия от Луки: «Егда же приведут вы на соборища и власти и владычества, не пецытеся, како или что отвещаете, или что речете: Святый бо Дух научит вы в той час, яже подобает рещи». В этот день заседание неожиданно отменили, и свою характеристику я получил без каких-либо расспросов.
Только много лет спустя я узнал, что благополучным исходом этой истории я обязан старому школьному другу Н.Е. Козлову, в то время – первому секретарю парткома Кольского филиала Академии наук СССР. Я всегда помню об этом.
Да, действительно, пути Господни неисповедимы… Но несмотря на то, что Ваша светская карьера сложилась вполне удачно, очевидно, что путь этот не был легким. До сих пор в нашем обществе существует традиционное противопоставление науки и религии. Не было у Вас искушения все бросить – я имею в виду не Церковь, а науку?
– Такое искушение было как раз в 1982-1983 годах в связи с проблемами, о которых мы только что говорили. По этому поводу я встречался с владыкой Исидором, возглавлявшим в то время Архангельскую кафедру. Я всерьез начал думать тогда о выборе духовного пути. Однако владыка в деликатной форме дал мне понять, что не следует уходить из науки под впечатлением от сложившейся ситуации; нужно руководствоваться только таким внутренним чувством, которое просто не оставит тебе другого выбора. Время показало, что он был прав: вскоре действительно многое изменилось, и моя принадлежность Церкви перестала расцениваться как неблагонадежность.
В другой раз идея уйти из Академии наук в Церковь возникла у меня в 2003 году после того, как я был избран членом-корреспондентом РАН. В том же году я поступил на миссионерский факультет Свято-Тихоновского православного гуманитарного университета, который закончил в 2007 году. Но я так и не ушел из Академии, к тому времени я уже десять лет руководил Полярно-альпийским ботаническим садом, и не нашлось подходящего преемника, способного реализовать мои планы. Очевидно, священнослужение – не мой путь.
Начались новые времена, и начались новые искушения для интеллигенции: стало все можно, все духовные практики на выбор. И исследования разные начались: то кристаллизацию освященной воды изучают, то регистрируют электроэнцефалограммы у священника во время евхаристического канона. Читала о таких исследованиях. Вы таким не увлекались? Биология как наука к этому располагает, наверное…
– Я считаю подобного рода исследования, по меньшей мере, методологически некорректными, а вообще-то – неблагочестивыми. Думаю, не стоит поощрять бессмысленные занятия тех, кто хочет с помощью средств этого физического мира исследовать нетварные энергии. Представьте себе физика, который попытается провести спектральный анализ Фаворского света. «Не гораздо разумен тот математик, который алгеброй Гармонию хочет поверить», – сказал в свое время Михаил Васильевич Ломоносов. Возможности науки ограничены, как и возможности человеческого разума.
Тем не менее, уровень обсуждения «космонавты в космос летали, Бога не видали» не перестает быть актуальным.
– Для тех, кто не вышел ни культурой, ни интеллектом. Когда-то святитель Лука (Войно-Ясенецкий), который стал великим хирургом еще до начала своего архиерейского пути, высказался так: «Бога я не видел… Но оперировал на мозге и никогда не видел там также и ума».
Если всерьез заниматься фундаментальной наукой, то очень быстро понимаешь, как ограничены возможности человеческого познания. Я считаю, что для настоящего ученого постоянное недовольство собой – нормальное (и душеспасительное) состояние, т.к. оно препятствует самодовольству и гордыне. Альтернатива – когда узкий специалист мнит себя пупом Земли.
За долгие годы в науке и в Православии Вы, наверное, как-то вывели для себя формулу взаимоотношений между религиозным и научным путями познания?
– Такая формула есть, но не я ее вывел: наука, как и искусство, вторичны по отношению к религии, если угодно, являются продуктами ее секуляризации, т.е. омирщения. Я эту формулу полностью принимаю.
Владимир Константинович, каково Ваше восприятие мира на этом жизненном этапе? «Я знаю, что ничего не знаю»? Или «ничто не ново под Луной»?
– Начиная разговор о сегодняшней жизни, так или иначе приходишь к мыслям о том, что ждет впереди наших детей, внуков, правнуков… Известные афоризмы Сократа и Шекспира, на которые Вы ссылаетесь, – это умозаключения великих интеллектуалов, общий пессимистический настрой которых оправдывается реалистичностью восприятия условий их жизни, хотя они, думаю, были человечнее, чем наши сегодня. Признание реальности духовной деградации современного общества, проявляющейся в разрушении института семьи, политизации содомии, попытках регулировать разными способами численность народонаселения, является принципиальным условием душеспасения в наши дни. В свою очередь, для этого необходимо понимание ограниченности человеческого разума и возможностей порожденного им научного познания мира, которое не должно подменять собой религию.
Зоя КАБЫШ
Фото автора
Публикация «Православной миссионерской газеты»
(Мурманская епархия)
