Что могут рассказать детские письма вековой давности, случайно найденные на чердаке заброшенного дома, о жизни священнической семьи, по судьбе которой огненным колесом проехались события XX века – Первая мировая война, революционный террор, гражданская война, антирелигиозные гонения? Об этом рассказывают насельницы монастыря в честь Владимирской иконы Божией Матери села Пиксур в Кировской области.
Однажды мы с сестрами нашей обители приехали в село Кобра Даровского района, чтобы на местном кладбище поискать могилу дорогого для нас человека – протоиерея Иоанна Двинянинова, долгие годы (1888-1929) служившего в Пиксуре. Часа два мы ходили по кладбищу, всматриваясь в надписи на старых поржавевших крестах, но могилу так и не нашли. Возвращаясь к машине и любуясь красотой Введенского храма, мы беседовали о тех священниках, которые служили в Кобре. Что мы о них знаем?
В этом селе более 40 лет прослужил протоиерей Филипп Шубин. Он пользовался огромным авторитетом у духовенства и местных крестьян. Все его называли «папаша» или «тятенька». Кстати, он был хорошо знаком и состоял в переписке с известным афонским подвижником иеросхимонахом Сергием (Весниным), уроженцем вятской земли. Отец Филипп, как оказалось, приходился родственником автору писем со Святой Горы, так как был женат на его племяннице.
Именно этот священник открыл в Кобре первую церковно-приходскую школу. Много внимания уделял обучению крестьянских детей грамоте, да и своих ребят воспитал достойно. Старший сын Николай служил начальником земства. Георгий, окончив Варшавский ветеринарный институт, стал известным в Вятке ветеринаром. Василий учился живописному мастерству у самого И.Е. Репина. Три дочери вышли замуж за будущих ревностных пастырей Православной Церкви, а три незамужние служили простому народу: две – учительницами, одна – акушеркой.
Наша спутница Вера, местная жительница, только удивлялась нашим рассказам: забыты эти имена в селе, да и во всём Даровском районе.
«А в этом доме жили не то батюшки, не то родственники кого-то из священнослужителей, – показала Вера на один из полуразрушенных домов. – Может, заглянем?». Дом давно уже стоял без окон и дверей. Досок на полу тоже не оказалось – видно, пошли кому-то на дрова. Но зато сохранилась деревянная лестница на чердак под почти не прохудившейся крышей. В пыли под толстым слоем сухих берёзовых листьев мы нашли остатки архива протоиерея Николая Флорова, служившего в Кобре в 1932 году, здесь арестованного и, скорее всего, умершего в вятской тюрьме в 1933-м.
Для нас это было настоящее чудо: неделю назад мы начали составлять жизнеописание отца Николая, который был женат на Вере, младшей дочери священника Филиппа Шубина! И вот мы достали из-под старой листвы письма отца Николая Флорова из тюрьмы, адресованные Вере Филипповне. «Друг мой, Верочка!» – обращался батюшка к супруге. Она всегда была для него самым близким и преданным другом.
В священнических семьях обычно было много детей. У Фроловых шестеро умерли в младенчестве, ещё шестеро дожили до революции 1917 года. Два сына – Георгий и Коля – были расстреляны в городе Котельниче в 1918 году. Всё на том же чердаке мы нашли их детские письма, бесхитростные, забавные, трогательные, наполненные любовью к родителям, к братьям и сёстрам, к учителям. Светлый, беззаботный, радостный мир детства. Они ещё не успели толком повзрослеть, когда в их жизнь ворвалась революция. Но об этом расскажем чуть позже, а сейчас предлагаем почитать письма Егорушки и Коли Флоровых.
№ 1 [из Лысьвы].
23 апреля 1910 года
Христос воскресе! Поздравляю Папу, Маму, Егорушку, Нину, Олю, Митю, Леночку и Авдотью с праздником Воскресения Христова и желаю всего хорошего и доброго, а Егорушку поздравляю с днём Ангела.
Коля
№ 2 [из Котельнича]
Январь 1912 года
Дорогие Папа, Мама, Оля, Митя, Леночка, Верочка и Авдотья! Как вы поживаете? Я живу хорошо. У нас в классе сегодня был ревизор. Он очень хороший, меня спрашивал по-французски и похвалил. Адель Густавовна освободила нас от урока. Николай Владимирович тоже освободил. Завтра у нас четыре урока, потому что Герман Петрович уехал венчаться в Вятку. Потрудитесь послать на скрипку. У нас в классе будут играть на скрипке два человека.
Любящий Вас Коля Флоров
№ 3 [из Котельнича].
1912 год
Папа, Мама, Оля, Митя, Леночка и Верочка! Как Вы поживаете? Я живу хорошо. Учусь тоже хорошо, у меня нет ни одной двойки и тройки, всё четыре да пять. Я здоров. Что вы нам не пишете? Я соскучился о Вас. Теперь читаю книги «Робинзон Крузо», «Небесами побеждённые», повесть из Аскольда и Дира, «Гриша Телепнев, стрелецкий сын». Все ли у Вас здоровы? Я уже давно выписал скрипку и жду её на днях. Очень желаю играть. По-моему, Коле не следует покупать, потому что нас много играет, человек 12, а уроки бывают два раза в неделю, и немыслимо в один день переспросить учителю всех и задать урок, для этого нужно часов пять. Поэтому он хочет нас разделить на две группы, таким образом, у нас будет четыре урока в неделю: первая группа – по понедельникам и четвергам, а вторая – по вторникам и пятницам. Если мне попросить учителя распределить нас с Колей в разные группы, то таким образом нам удастся играть на одной скрипке. Нужно отдать только деньги за учение на скрипке, а Коле не покупать. 12–13 января у нас в III классе на латыни и географии был ревизор. По латыни спрашивал меня и похвалил. Вообще он нашёл, что наша гимназия всех лучше. Городское училище похуже, а женская гимназия никуда не годна. Там даже не знают корней слов, например, слово «ешьте» написали так: «ежте». Это в шестом-то классе. Ревизор нам очень понравился, такой весёлый и добродушный. Во втором классе он поставил 10 пятёрок, но в нашем не ставил отметки. Я жив, здоров, учусь. Поеду в Вятку в субботу утром в шесть часов вместе с тётей, которая приехала сегодня. О возвращении не известно.
Любящий Вас сын Георгий
Дорогие Папочка, Мамочка, Оля, Митя, Лена и Вера! Я живу хорошо. Я заслужил «молодца» за арифметику и французский язык от ревизора. У нас начались уроки музыки, и показали, как играть и как держать скрипку и смычок. Задали играть гамму. Папочка, если можно, пошлите мне на скрипку, мне очень хочется играть, и у меня большие способности. Если можно, пошлите.
Коля
№ 4 [из Котельнича]
3 апреля 1912 года
Здравствуйте, дорогие Папа, Мама, Оля, Митя, Леночка, Верочка и Авдотья! Как Вы поживаете? Мы живём хорошо. Ездили с тётей в Лысьву на Пасху. Там было весело: катались и ходили на бесплатный ученический вечер, который делали городские ученики. Нина там такая полная и весёлая, что теперь и не узнать. Она очень скучала и три ночи до 12 часов всё сидела и дожидалась. Мы приехали 1 апреля в воскресенье.
Отметки Коли: поведение – 4, Закон Божий – 3, русский язык – 3, немецкий язык – 3, французский язык – 3, арифметика – 2, природоведение – 5, рисование – 3, пение – 3, общий балл – 3-. Отметки Жоржа: поведение – 5, Закон Божий – 4, русский язык – 2, французский язык – 3, немецкий язык – 3, алгебра – 5, арифметика – 2, природоведение – 5, рисование – 3, пение – 4. Жорж, Мама, просит прощения. Меня тоже простите. Мы будем стараться учиться. У Жоржа будут экзамены по всем предметам, и он, вероятно, приедет в июне. Меня отпустят 12 мая. Я узнаю, когда приходят пароходы, и напишу. Нина хотела тоже ехать со мной, но не знает. Я напишу Вам, когда послать за нами лошадь в Кукарку. Все живы и здоровы.
Тётя Вам кланяется, Александра Ивановна тоже. Простите за отметки, мы стараемся. До свидания.
Николай и Георгий Флоровы
№ 5 [из Котельнича]
1912 год
Дорогие Папа, Мама, Митя, Леночка… Как Вы живёте? Я живу хорошо. Пишу отметки без утайки: по немецкому – 4, по французскому – 5, по Закону Божию – 5, по географии – 5. Папа, пока деньги для футляра не посылайте, а пошлите лучше на блузу: у меня сшито хуже всех гимназистов. 22 февраля у нас будет вечер. Будут рассказывать стихотворения, петь и танцевать. К этому вечеру ученики, которые хорошо учатся, приготовляют программы. Я тоже выучил стихи и нарисовал уже две программы. Первая – «Наполеон на Поклонной горе», вторая – «Пленные французы под командой старостихи Василисы». Наши ученики пойдут в экскурсию на лыжах… До свидания!
Любящий Вас Георгий
№ 6 [из Котельнича].
1914 год
Ура!!! Дорогие Папа, Мама и Лена, сегодня тётя получила письмо, в котором есть известие, что мы переведены. Не знаю, получили ли Вы указ из консистории. Мы живём хорошо. Я здесь недавно захворал и не ходил целую неделю в класс. У меня болели зубы, и был флюс. Скоро я выдерну зуб и предварительно лечу его.
Здесь объявлена мобилизация ратников 1 разряда. Немцев отсюда почти всех разослали по уезду. Интересное здесь произошло событие. Недавно поймали шпионов с динамитным патроном, которые хотели взорвать железнодорожный мост. Он охраняется довольно плохо, всего 20-ю стражниками с винтовками.
Папа! Пожалуйста, пошлите денег на шинели. Они нам малы. Рукава до локтей, длина до колен; на груди у меня не сходится, да и вообще они очень поносились. Сейчас здесь запрещено продавать сукно, которое всё ушло на нужды армии.
Раненых у нас ещё не привезли. Добровольцев наш гимназический оркестр ходил провожать уже несколько раз. Между прочим, в одной из партий отправился и Ваня Тепляшин. Я ему пожелал возвратиться с «Георгием». Каждый день читаю следующие газеты: «Экстренный номер телеграмм», «Вятская речь», «Русские ведомости», «Современное слово» и один какой-нибудь иллюстрированный журнал. Кроме того, до нас, гимназистов, доходят и другие секретные вести. Например, я узнал подробности отступления Ренненкампфа. Оказывается, они отступили на 200 вёрст за два дня.
Переезжаете? (в конце 1914 года отец Николай Флоров был переведён в город Котельнич в Троицкий собор – прим.) Когда Вы поедете, напишите в письме.
Как живут мои щенки? Пирата возьмите с собой. Пока до свидания. Целую всех.
Георгий
P.S. Отметки у меня следующие: по Закону Божию – 5 и по истории – 4. Пошлите, пожалуйста, прошение об освобождении от платы за право обучения.
№ 7.
7 августа (?) года
Дорогие Папа, Мама и Коля! Следуя совету Мамы, мы ходили каждый день за грибами. Набрали много. Сегодня получили Вашу посылку и письмо. С новобранцами ехать не придётся, потому что они больше одного человека не берут на лошадь. Новобранцы отправляются завтра. Рано ехать в Котельнич не хочется. Нечего делать. Напишите и назначьте день, когда нам приезжать.
Мама, пожалуйста, купите Коле одеяло шерстяное. Я себя чувствую очень неловко, потому что порвал его. Обещаю, что деньги уплачу за одеяло: возьму зимой репетировать учеников. Коле не с чем теперь ехать в Казань. Пожалуйста, купите, прошу Вас. Конечно, жаль, что я не был раньше в Котельниче и не участвовал на полевых работах, теперь пришлось исполнять письменные задания. Ну да, слава Богу, всё исполнил, только по геометрии не выходит.
Всего хорошего. Скоро увидимся.
Ваш сын Георгий
P.S. Хорошо бы попасть в Стефановскую церковь в Вятке.
Это последнее письмо написано Георгием уже в пору тревожной юности, наполненной звуками военных маршей, вестями о поражениях и наступлениях русской армии, о героях военных действий. Пути мальчиков на какое-то время разошлись: Коля уехал учиться в Казань, а Георгий поступил сначала в Константиновское военное артиллерийское училище, а после его упразднения – на юридический факультет Петроградского университета.
В 1918 году оба брата оказались снова в Котельниче. Георгий был арестован 14 октября уездной ЧК как ярый контрреволюционер и приговорён к расстрелу. Коля бросился спасать любимого брата. Он пришёл на квартиру местного чекиста Храмцова и попросил оказать содействие в освобождении Георгия. Не дождавшись от Храмцова согласия, Коля заявил ему: «Если моего брата расстреляют, то я буду мстить всем без исключения, начиная от советского сторожа и кончая председателем исполнительного комитета». На следующий день он был арестован и без суда и следствия приговорён к расстрелу.
Для чекистов 17-летний Коля был «контрреволюционным отродьем», сыном попа. 17 октября юноша был расстрелян неким товарищем Соляшем. На постановлении о казни Коли видны вычисления, производившиеся столбиком: полуграмотные чекисты пытались установить год рождения Фролова.
Через несколько дней, 26 октября, был расстрелян и Георгий. 27 числа, не зная о том, что он казнён, тетя Катя (Екатерина Филипповна Шубина) написала Георгию вот эту записку:
«Дорогой Жоржик! Все наши родные посылают тебе привет. Молятся о твоём здоровье. Молись Ангелу-Хранителю, будешь спокойнее. Завтра увидимся. Необдуманного никогда ничего не говори. Всегда помни этот мой совет. Будь здоров».
Жирными буквами на этом листочке через весь текст начертано: «Расстрел».
Сохранилось письмо родной сестры Георгия и Николая Флоровых Елены Николаевны, адресованное Людмиле Стрижаченко:
«Дорогая, милая Мила!
Получили письмо. Я всё ещё не могу прийти в себя! Да! В 1918 году расстреляли моих братьев Жоржика и Колю. Мы жили тогда в Котельниче. Папа много лет был директором женской гимназии и законоучителем при ней, была и церковь. Жоржик учился в Петрограде в Константиновском юнкерском училище. Приехал домой и в форме с лампасами на брюках, пошёл по городу – его взяли. Коля учился в последнем классе гимназии. Узнал, что брата арестовала ЧК, и по своей глупости, ребячеству пошёл туда и раскричался, что будет мстить. Пришёл домой. Стук в дверь. Его взяли и сразу на лодку – и за реку Вятку, и расстреляли. Он бежал и, если бы было темнее, скрылся бы, но бандит увидел его сидящим в кустах и в упор застрелил. Гимназистки нашли это место, над его «могилой» сплели ветви в виде шалаша, носили цветы.
Вот и всё о братьях. Мама кончила епархиальное училище, работала учительницей. Никуда она не ходила, денег не давали, так как после этих событий была невменяема. Вскоре арестовали папу. Он сидел и был арестован восемь раз».
Осенью 1918 года священник Николай Флоров также находился в котельничской тюрьме. Скорее всего, вместе с другими священнослужителями он был взят в заложники. Знал ли батюшка об аресте своих сыновей? Встретился ли с ними в тёмных казематах котельничской чрезвычайки? Успел ли подбодрить их или утешить в последние часы жизни? Об этом мы можем только догадываться.
Однако в одной из проповедей отца Николая (за 1925 год, о Гефсиманской молитве – прим.), найденной нами на том же чердаке, мы обнаружили интересную вставку с воспоминаниями о событиях осени 1918 года. Вот этот отрывок:
«А вы облегчали когда-нибудь душевные страдания? Встречали человека в скорби? Видели, как он мучается на ваших глазах, испытывая душевную печаль и тоску? Когда-то в ночь ужасов чрезвычайного выхода на смерть, лишь только камеры тюрьмы растворились, все лишённые свободы спешили к священнику. Он сидел в одиночной. Бог послал им священника. Господь не оставляет Своей милостью даже в тюрьме, чтобы облегчить душевную горесть… Я помню, я видел, я передаю вам по опыту, с каким благоговением принимали иерейское благословение, как усердно молились и плакали, как каялись и просили Божественной милости… В те минуты и атеисты познали Бога. Грешники, великие преступники исправлялись. О, сколь незабвенные минуты! Как будто и в самом деле мы видели раскрытое Небо. Там Ангелы радовались о каждом из нас, кающемся грешнике…
Потухло солнышко, и лучи его давно уже покинули наш мрачный, тёмный коридор. Сделали перекличку. В камерах притаили дыхание, только слышался шорох шаловливой мышки, которая грызла случайно упавший кусочек хлебца выданной порции. Наконец, часы пробили двенадцать, и стукнула глухая, осенняя, мрачная полночь. Вдруг послышался дружный топот, лязг винтовки. Да, это шли дельцы «необыкновенного дела». Отпирали камеру, визжал замок. Смерть, смерть… Я на очереди… Прощайте, братцы… Скажите родителям, что я… Через двадцать минут где-то за рекой раздался залп, потом одиночный выстрел. Всё кончено! Людей зарывают…
Но как хорошо, как легко было нам. Святая исповедь успокоила, священник ободрил нас, силы пришли. Мы не боялись…».
Публикация альманаха «Герценка: Вятские записки»
цитируется по изданию «Вятские епархиальные ведомости»
