Когда в наше время мы стараемся как можно больше узнать о просиявших подвигом мученичества и исповедничества иерархах, священниках и мирянах XX века, нередко приходится сталкиваться с тем, что обычные источники сведений недоступны: многочисленные письма сожжены, чтобы они не стали поводом для обвинения участников переписки, свидетели или сами попали в жернова государственной машины репрессий, или молчали до самой кончины. Даже многие документы, относящиеся к церковной жизни, оказались уничтожены. В этих условиях важными свидетельствами не только о конце жизненного пути мученика, но и о различных аспектах его служения в разные годы могут оказаться записи в следственном деле. Так, не известные ранее подробности удалось выяснить при исследовании обвинения в отношении епископа Хабаровского Пантелеимона (Максунова), со дня кончины которого в этом месяце исполняется 85 лет.
В житии владыки Пантелеимона соединились сразу три подвига: преподобнический, святительский и исповеднический. В этом он подобен великим святым иерархам первых веков Христианства. И о нем вполне можно сказать: «яко един от древних». Среди благодатных дарований Владыки особенно выделялись дары духовного рассуждения, утешения скорбящих и милосердия к страждущим. Ими он служил вверенной ему Богом пастве, без остатка полагая за нее свою душу (Ин. 10, 11). В наибольшей полноте эти дары раскрылись во владыке Пантелеимоне в годы безбожных гонений на Церковь.
Начало пути
В материалах следственного дела УФСБ были найдены многие, не известные ранее факты из биографии епископа Пантелеимона, касающиеся его личной жизни, вплоть до точной даты его рождения, точного места рождения, сословном положении родителей, образовании и др. Эти факты, находящиеся в протоколах допросов владыки Пантелеимона, позволили составить описание начального этапа жизни архиерея.
Будущий епископ Хабаровский Пантелеимон, в миру Георгий Петрович Максунов родился 25 мая 1872 году, в поселке Хайта Иркутского округа Иркутской губернии. Родителями его были крестьяне. (По другим данным , он родился в старинном и зажиточном селе Узкий Луг Иркутской губернии, в семье мещан). Георгий окончил Иркутское промышленно-техническое училище, но светской стезе предпочёл служение Богу. Смолоду его душа искала «единого на потребу» (Лк. 10:43) – Христа. И, желая всецело посвятить себя Ему, Георгий поступил послушником в недавно открытый Ново – Валаамский Свято-Троицкий Николаевский монастырь в Южно-Уссурийском крае, близ станции Шмаковка. Там в 1897 году, в возрасте двадцати пяти лет, он принял монашеский постриг с именем Пантелеимон.
Афонские и валаамские традиции уссурийской обители
История Шмаковского монастыря, ставшего для будущего святителя местом духовного рождения, берет начало в 1895 г. Его основателями были три подвижника: иеромонах Алексий (Осколков), приехавший со Святой Горы Афон, и воспитанники Валаама иеромонахи Сергий (Озеров) и Герман (Богданов).
Устав обители был строго общежительным, повторявшим устав Валаамского монастыря. Были туда перенесены с Афона и Валаама и традиции старчества и умной молитвы. Поэтому нет ничего удивительного в том, что уже вскоре молодая обитель стала подлинным духовным центром всего Дальнего Востока. За двадцать лет Уссурийский монастырь настолько вырос и окреп, что на Поместном Соборе Российской Церкви в 1917-1918 гг. даже решался вопрос о присвоении ему статуса Лавры, но революционные события помешали принятию этого решения.
Монах Пантелеимон (Максунов) стал одним из первых насельников обители. В постриге он был наречён в честь св. вмч. и целителя Пантелеимона (память – 27 июля/12 августа),что, вероятно, связано с его первоначальным послушанием – с должностью больничника.
О. Пантелеимон стал достойным учеником своих духовных наставников, преемником богатейших афонской и валаамской монашеских традиций. Его преуспеяние в иноческом делании не осталось сокрытым от окружающих. И в 1900 году епископом Владивостокским и Камчатским Евсевием (Никольским) о. Пантелеимон был рукоположен в иеромонаха, а через некоторое время был избран духовником монастыря.
Уссурийский духовник
В монастыре, как позже рассказывал сам Владыка, он «исполнял должность больничника, затем учителя монастырской школы, иеромонаха и впоследствии духовника братии и мирян-богомольцев». Всего будущий святитель прожил в Уссурийской обители без малого тридцать лет, и из них почти двадцать был ее бессменным духовником.
Иеромонах Пантелеимон, по его собственным словам, «принимал скорби, печали и недоумения» насельников и паломников. Также он вел постоянную духовную переписку со многими православными дальневосточниками, подобно Оптинским старцам или святителю Феофану Затворнику, через письма окормляя людей, нуждавшихся во вразумлении, назидании и утешении. Позже он вспоминал: «Такая моя обязанность, хотя и в небольших размерах, но все же связала меня духовно с некоторою частию населения всего Уссурийского края». Так Господь готовил Своего служителя к архипастырскому кресту, научая его разделять с людьми их горести, укреплять и утешать страждущих, наставлять недоумевающих. «Последствием такого общения явилось то, что некоторые и теперь продолжают делиться со мною своими различными скорбями, сообщая о своих переживаниях письменно», – говорил он.
В родном городе
Но вот наступило советское лихолетье. После закрытия и разорения монастыря настоятель архимандрит Сергий (Озеров) вместе с частью братии переехал в Иркутск – родной город отца Пантелеимона. Иркутск на некоторое время стал притягательным местом для многих иноков, изгнанных большевиками из своих обителей, поскольку в нём ещё оставался действующим Вознесенско-Иннокентиевский монастырь – тот самый, в стенах которого долгое время почивали нетленные чудотворные мощи свт. Иннокентия (Кульчицкого), первого епископа Иркутского. В 1921 г. они были изъяты безбожниками и вновь обретены лишь в 1990-м.
Среди уссурийских монахов, вынуждено перебравшихся в Иркутск вслед за о. Сергием, был и иеромонах Пантелеимон (Максунов). Спустя какое-то время, он, уже в сане игумена, стал настоятелем Благовещенской церкви в городе своей юности. Потом игумен Пантелеимон был назначен настоятелем Иркутского Вознесенско-Иннокентьевского монастыря и исполнял это послушание до 1928 года.
Здесь, в Иркутске, где он провёл четыре года, ему не раз приходилось сталкиваться со схизматиками-обновленцами. Отец Пантелеимон прилагал все усилия к тому, чтобы разъяснять православным неправду раскола, а заблудших возвращать в лоно истинной Церкви.
Новая ступень
Вскоре после своего приезда в Иркутск архимандрит Сергий (Озеров) покинул этот город, намереваясь вернуться в «обитель своего покаяния» – на Валаам, но его желанию не суждено было осуществиться. С 1928 г. о. Сергий поселился в Ростове Великом и служил в приходском храме. Там его посещали ближайшие сподвижники и ученики, среди которых был и игумен Пантелеимон. По свидетельству лиц, близких архимандриту Сергию, заместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий (Страгородский) вызвал его в Москву для назначения на архиерейскую кафедру в Приморье, но о. Сергий по смирению предложил вместо себя другого достойного кандидата во епископы – 56-летнего игумена Пантелеимона (Максунова).
Наречение и хиротония о. Пантелеимона во епископа Владивостокского и Камчатского состоялась в том же 1928 году. Во Владивостоке владыка прослужил недолго. В этот краткий период он пытался совершить пастырскую поездку на Камчатку, но это ему не удалось. А вскоре он был вынужден покинуть Приморье.
В Приамурье
В декабре 1928 года епископ Пантелеимон, оставаясь епископом Владивостокским и Камчатским, получил назначение быть временно управляющим Приамурской и Благовещенской епархией с жительством в Хабаровске. Здесь он сменил епископа Хабаровского Никифора (Ефимова), который в конце 1927 года вынужден был уехать из Приамурья.
Владыка Пателеимон служил в Алексиевском кафедральном соборе на Пожарной площади. Храм этот после захвата обновленцами Градо-Хабаровского Успенского собора на долгие годы стал центром Православия для всего Приамурья.
Первый арест
Почти сразу по приезде в Хабаровск, в самом конце 1928 или начале 1929 года, епископ Пантелеимон был арестован Иркутским ОГПУ. С него взяли подписку о невыезде и предъявили обвинение в том, что он, ещё проживая в Иркутске, «секретным порядком распространял нелегально брошюру «Обновленцы по суду канонов Вселенской Православной Церкви», ставя своей целью разжигание религиозной вражды среди верующих масс г. Иркутска». Однако вскоре дело было прекращено.
Третий Хабаровский епископ
В 1930 году епископ Пантелеимон, уже почти два года живший и служивший в Хабаровске, получил, наконец, и официальное назначение на Хабаровскую кафедру, будучи освобождён от управления Владивостокской епархией. Так он стал третьим по счёту Хабаровским архиереем.
Хабаровская кафедра, учреждённая в 1925-м, была в то время викариатством Благовещенской епархии. Но занимавшие её епископы исполняли обязанности правящих, поскольку главная кафедра Приамурья фактически вдовствовала с 1923 года, со дня ареста и ссылки на Соловки архиепископа Евгения (Зернова).
Святительский крест
В Приамурье епископу Пантелеимону пришлось столкнуться с набравшим большую силу обновленческим расколом. В те годы здесь число приходов и духовенства тихоновской и обновленческой ориентаций было почти равным, с некоторым преобладанием тихоновцев. В Успенском соборе Хабаровска находился центр раскольнической «Дальневосточной митрополии».
Давал о себе знать и григорианский раскол, хотя он и не имел большого числа последователей в Приамурье (на начало 1928 г. на всём Дальнем Востоке насчитывалось лишь двенадцать григорианских приходов).
Расколы крайне отрицательно сказывались на церковной жизни и на Дальнем Востоке, и по стране в целом. Усугублялась ситуация тем, что советская власть поддерживала обновленцев и григориан, активно используя их для своей борьбы с истиной Церковью. Собственно, само возникновение этих схизм было спровоцировано ГПУ НКВД.
Владыке Пантелеимону выпал жребий управлять Хабаровской епархией во время обострения безбожных гонений на Церковь и усиления «антирелигиозной пропаганды». Именно при нём в 1930 году богоборцами был закрыт и разрушен Градо-Хабаровский Успенский собор, а в 1931 г. было отнято у верующих здание Иннокентиевского храма.
Служение страждущим
Это было то время, когда на каждом верном христианине лежал крест исповедания веры Христовой перед воинствующим безбожием – явлением для православного русского народа совершенно незнакомым и небывалым. И в этих условиях епископ Пантелеимон неустанно заботился о пасомых не только словом наставления, но и материальной поддержкой – служением милосердия. Этого требовали его христианская совесть и любящее сострадающее сердце. Вот собственные слова святителя: «На вопрос, заданный мне при допросе, как я смотрю на помощь (пищею или одеждою), оказываемую заключенным со стороны людей, находящихся на свободе, отвечаю: как христианин считаю себя к тому обязанным».
Помощь узникам носила частный характер, так как организованная помощь советской властью запрещалась. Позже владыка говорил на допросе, что, призывая паству помогать заключенным, он не называл ей конкретных имен и не допускал организованной помощи. Помощь заключенным он обосновывал исключительно евангельским учением, а не политическими соображениями. В разговоре со следователем архипастырь указал на коммунистов, принимающих участие в работе «Международной организации помощи борцам революции» (МОПР), и высказал сожаление о запрете православным «организовывать что либо подобное МОПРу для своих заключенных».
Наставник по переписке
Еще будучи иеромонахом и духовником монастыря, епископ Пантелеимон нес послушание духовника братии, и мирян богомольцев, посещавших обитель, и в то же время вел духовную переписку с жителями Приморья, которые обращались с различными своими скорбями, печалями и недоумениями, касающимися духовной жизни. Как говорил сам владыка, «…неудавшаяся жизнь, семейный разлад, тяжкая болезнь своя или близких, разлука с ними по причине смерти – все это, как и другие разные несчастия заставляют людей искать помощи в молитве и вообще в духовной поддержке, и в таких случаях обыкновенно многие верующие люди обращаются в монастырь».
Будучи поставлен на Хабаровскую кафедру, владыка Пантелеимон принял в окормление приамурскую паству, но период духовничества в Шмаковском монастыре навсегда связал жизнь Владыки с Приморьем: «Такая моя обязанность (духовничества – прим.), хотя и в небольших размерах, но все же связала меня духовно с некоторою частию населения всего Уссурийскаго Края. Последствием такого общения явилось то, что некоторые и теперь продолжают делиться со мною своими различными скорбями, сообщая о своих переживаниях письменно.»
Совершая служение в условиях гонений, когда открытая проповедь была мало возможна, владыка осуществлял свою пастырскую деятельность во многом через переписку. Несколько десятков теплых, исполненных любовью и заботой писем владыки к собратьям, духовным чадам, просто знакомым людям были обнаружены подшитыми к делу УФСБ. Из их прочтения складывается образ доброго пастыря, умудренного жизненным опытом, заботящегося обо всей своей пастве.
Во время допроса владыка говорит о своём служении утешения скорбящих и духовного наставничества через переписку: «Больше всего к этому прибегают бывшие насельницы монастырей, как родного мне Уссурийского, так и женского, находивш[их]ся от г. Никольска-Уссурийскаго… Отсюда происходила и моя духовная поддержка некоторых общинок, проживавших в г. Никольске и Владивостоке… Считаю нужным оговориться, что общение мое с монашествующими, живущими в Приморье, ограничивалось только советами, но отнюдь я не касался их своими распоряжениями, на что не имею права по церковным законам как управляющий другой епархией».
Поэтическое утешение
Некоторые из утешительных писем владыки Пантелеимона были составлены в поэтической форме. Так, его перу принадлежит следующее стихотворение, подшитое к следственному делу и адресованное неизвестному собрату, томящемуся в заключении. Отправить его он не успел, т.к. и сам был арестован:
СТРАДАЮЩЕМУ БРАТУ
Христос… к Нему иди с надеждой
К Нему с любовью и тоской
К Нему с слезами и сомненьем
К Нему всем сердцем, всей душой…
Страдаешь телом ты и духом
Хотел ты жить. О, не ропщи,
Взгляни, как страшны эти раны
Как льется кровь. И ты терпи.
Избит, поруган и осмеян,
К позорной смерти присужден
За падших чад Он муки принял,
Ты язвою Его спасен.
Смотри: на Нем венец терновый
Шипы в чело Его впились.
Копьем солдата прободенный
Он принял смерть – чтоб мы спаслись.
Молись и плачь… И Он молился, –
Кровавый пот с лица бежал…
Зови Его, зови, Он близок,
Он никого не отгонял…
И мир, отраду и забвенье
Подаст страдающей душе,
И светлый луч рассеет тучи –
Христос с тобою и в тебе.
(Хабаровск, 1931 г.)
Путь исповедника
Не миновала чаша гонений и самого епископа Пантелеимона. Его арестовали 13 июня 1931 года. Вместе с владыкой были арестованы два хабаровских священника – отцы Филипп Рязанцев и Леонид Тихвинский – и келейник епископа Александр Раманов. При обыске была изъята переписка, печатные листки духовного содержания, двадцать рублей сорок копеек разменного серебра и верный помощник в деле его проповеди – пишущая машинка системы Genture.
Первого июля 1931 года епископу Пантелеимону и его соратникам было предъявлено обвинение. Штатный практикант третьего отдела СПО ПП ОГПУ ДВК «вполне изобличил» арестованных «в том, что первые трое, являясь служителями культа, а четвертый мирянином Тихоновской ориентации на протяжении ряда лет систематически и организованно проводили антисоветскую агитацию, направленную к подрыву и ослаблению Советской власти. Систематически занимались распространением среди верующих печатанных на пишущей машинке листовок антисоветского характера. Используя свое руководящее положение в церковной жизни ДВК, поддерживали и поощряли всякого рода антисоветские образования (нелегальные монастыри) и группировки, возникающие на местах среди церковников, т.е: в преступлениях, предусмотренных ст. 58-10-11 УК».
Обвинения
Получается, содержание обвинения состояло в крайне предвзятой оценке пастырских трудов владыки Пантелеимона как якобы направленных против советского строя. То, что являлось проявлением его любви и жертвенности, было оценено как преступление.
Пятнадцатого июля тот же практикант, «рассмотривая материал следдела … принял во внимание», что «вышеуказанные граждане проходят по делу, вскрытому Владивостокским Оперсектором ОГПУ группировкой «ЧЕРНЫЕ ВОРОНЫ»». После этого было принято постановление о приобщении материалов дела епископа Пантелеимона (Максунова) к делу, по которому проходили епископ Владивостокский Варсонофий (Лузин) с монашествующими и мирянами Дальневосточного Края. За чем последовала высылка епископа Пантелеимона с его келейником во Владивосток.
Как явствует из протоколов допроса, владыка Пантелеимон, отвечая на вопросы следователей, подчеркивал законность своих пастырских трудов и отсутствие в них чего-либо противоречащего законодательно установленным общественным нормам. Так, он пишет: «[Я] всегда настаивал, чтоб все делалось не только с ведома местной церковной власти, но обязательно и гражданской, т.е. в пределах того, что разрешается и допускается существующими советскими законами… В письмах к братии располагаю их к тому, чтобы своею жизнью по заветам Св. Евангелия доказали, что истинный Христианин может и должен быть благожелательным и полезным гражданином своего Отечества и при существующей Советской власти, подчиняясь установленным ею законам и распоряжениям отдельных лиц, облеченных властию, если они не вынуждают поступать против его христианских воззрений и совести».
Владыка прямо указывал на предвзятость следствия в интерпретации содержания распространявшихся им духовных писем и листков: «С обвинением в том, что в некоторых листках кроется мысль внушить недоверие к существующей власти, я не согласен, причем уверен, что оно – обвинение – происходит по причине самого крайнего предубеждения против всего церковного… Если… усматривать в каждом слове иной смысл, то обвинить нас – верующих – будет не трудно».
Как следует из обвинительного заключения, предъявленного людям, проходившим по делу, их «контрреволюционная деятельность» заключалась в том, что «под руководством и всемерном поощрении Хабаровского епископа Пантелеймона (Максунова) и Владивостокского епископа Варсонофия (Лузина) они, под прикрытием религиозных объединений, занимались организацией помощи контрреволюционерам, заключенным в лагерях ОГПУ, Домзаках и ссылках, вели антисоветскую агитацию как в проповедях, так и в частных разговорах с населением, распространяли контрреволюционную литературу и листовки».
Кончина в тюрьме
Через девять месяцев предварительное следствие было окончено, и 15 февраля 1932 г. «тройкой» обвиняемые были приговорены к различным срокам заключения. Владыка Пантелеимон был осуждён на 5 лет ИТЛ и отправлен в Мариинские лагеря в Кемеровской области, в Западносибирском крае. Как оказалось, это был последний земной путь епископа-исповедника, ибо последовавшие тяготы лагерной жизни смертельно подорвали здоровье 60-летнего архиерея.
Скончался епископ Пантелеимон 11 февраля 1933 года в заточении, в тюрьме города Мариинска. Незадолго до кончины святителя в Мариинск приехал его бывший келейник иеродиакон Евсевий и просил тюремное начальство освободить из заключения умирающего, но не был услышан. Когда владыка Пантелеимон отошел ко Господу, отец Евсевий обратился с ходатайством выдать ему тело умершего епископа, однако и эта просьба была отвергнута.
Славен Бог во святых Своих
Архимандрит Сергий (Озеров) очень скорбел о безвременной кончине своего друга-архипастыря. На сохранившейся фотографии имеется памятная надпись: «Приснопамятный Святитель Божий Пантелеимон, Епископ Хабаровский. Скончался в Мариинске Томской губ. 29-го января 1933 года» (дата в надписи указана по старому стилю – прим.).
Отец Сергий почитал владыку как священномученика, подъявшего страдальческий крест вместо него. Почитание епископа Пантелеимона было распространено и среди других уссурийских иноков, пребывавших в рассеянии. Таким образом, оно началось сразу после мученической смерти владыки-исповедника.
Реабилитирован епископ Пантелеимон был через 56 лет после своей кончины указом Президиума ВС СССР от 16 января 1989 года.
Сейчас мы уже не можем с точностью установить, почитался ли он как священномученик среди своей паствы в Хабаровске. Но начать это почитание (или же возродить его) уже в нынешнее время – наш долг перед архипастырем, в годину безбожных гонений положившим душу свою за Христа и Его словесных овец (Ин. 10. 11).
В основе публикации –
доклад проректора Хабаровской семинарии
иерея Максима Суворова
на конференции «Священническое служение на Дальнем Востоке:
особое призвание или обыкновенные проблемы»
