Двадцать три года назад известие о совершенном на Пасху жестоком убийстве трех насельников Оптиной пустыни – иеромонаха Василия (Рослякова) и иноков Ферапонта (Пушкарева) и Трофима (Татарникова) – пронзило многих, как молнией, а для кого-то стало поворотным моментом в жизни. А каково было матерям убиенных страдальцев? Воспоминаниями о встречах с ними делится Ирина Ентальцева.
В 1993 году я жила в Москве, часто ходила молиться на только что открывшееся Оптинское подворье, ездила в Оптину пустынь. Это были годы радостного молитвенного труда и покаяния. На службах мы стояли стеной, в темной одежде, c сияющими глазами. Многие из тех, с кем мы молились рядом, трудятся теперь в разных монастырях и храмах.
Когда отец Василий (Росляков) служил на Оптинском подворье, мы летели туда стрелой, такая мощная была у него молитва. А когда у него исповедовались, рядом явно чувствовалось присутствие Бога. На проповедях он становился прекрасным, как пророк, а после службы смотрел в пол и горбился, словно становясь меньше ростом. Он старался быть незаметным, смиряя себя. Помню, как он говорил на проповеди: «Не ищите среди нас пророков, их нет», а мы глядели на него, радостно думая: «Вот же он перед нами стоит, пророк».
Когда на Пасху его убили вместе с иноками Трофимом и Ферапонтом, мне позвонила подруга из Оптиной пустыни, и я зашлась от плача, мне казалось, что мир рушится, раз убивают таких прекрасных людей. Потом я поехала снова на Оптинское подворье, я хотела оплакивать отца Василия вместе со всеми, одна я не могла понести это горе. Там уже стояли заплаканные люди, к нам вышел настоятель подворья отец Феофилакт, он был другом отца Василия. Отец Феофилакт шел с кадилом, очень прямо держась, со строгим ясным лицом, всхлипывания затихли. Он стал служить панихиду пасхальным чином своим звонким сильным голосом, и я поняла, почувствовала впервые всем своим нутром слова: «Смертью смерть поправ», эту скорбь и пасхальную радость.
Говорят, что отец Сергий (Рыбко), который тоже был в это время в Москве, закричал, узнав о смерти оптинских иноков: «Мы тут с вами Закон Божий изучаем, а там братья уже на небо уходят!»
На Оптинском подворье все чаще я стала видеть молодых людей с рюкзаками: «Хотим в Оптину».
– А на сколько?
– Как получится. Может быть, и навсегда.
Меня стали одолевать мысли: «Каковы же должны быть матери, воспитавшие таких сыновей, как отец Василий, и каково им сейчас?». И Бог дал мне встретиться с ними.
В конце мая у нас в воскресной школе было последнее занятие для детей. «Будет зачет и чаепитие, – сказал отец Феофилакт, – приходите с горячими пирогами». Пока помещение было занято, мы сидели с родителями во дворе, дети носились по молодой травке, а на скамье стояли сумки с укутанными пирогами.
Солнышко грело по-летнему, было умиротворение, и только на краю скамьи плакала женщина: «Что я за проклятая такая. Был у меня духовник, отец Александр Мень, его убили. Потом духовником стал отец Василий, и его убили!» Ее утешала, гладя по голове, пожилая женщина в синем платке с корабликами: «А как провожали-то братиков в Оптине, как хорошо поминали…»
– А Вы чья мама? – спросила ее я.
– Я мама отца Василия.
– Как хорошо, что Вы не плачете, – сказала я.
– А я все слезы уже выплакала, — улыбнулась она.
Потом мы с мамой отца Василия, бывало, вместе мыли полы в храме, ухаживали за цветами, она радовалась любой возможности помочь подворью: «Когда я вижу братьев, идущих в мантиях, все мне кажется, что и отец Василий идет среди них, они все мне родные стали». Потом она приняла монашество с именем Василисса, идя вслед за сыном ко Христу. А тогда еще она делала в церкви свои первые шаги: «Вот говорят мне, читай Псалтирь по отцу Василию, а я говорю, я же слов этих не понимаю. – Ничего, ничего, читай, ты слова не понимаешь, а ангелы их понимают, и бесы их понимают. Читай».
Она рассказывала, что не хотела отпускать сына в монастырь: «Раз съездил в Оптину как журналист, потом еще раз поехал, еще, ладно, но зачем насовсем уезжать из дома?» А он мне: «Ты ведь тоже оставила дом, когда из деревни в Москву уехала».
– Так я за хорошей жизнью ехала, а ты куда?
– И я за хорошей жизнью, мама.
– Так у тебя же книги в библиотеку не сданные. И спортинвентарь, как ты уедешь?
– Я все вернул, я отдал все долги.
«Он, Игорь, ведь единственный сын был у нас».
Интересно, что когда она говорила о его жизни до монастыря, то называла его «Игорь», после принятия им монашества – «отец Василий».
– Ему ведь так тяжело было служить в Москве, здесь столько знакомых, он все время рвался назад, в Оптину. Монах вне стен монастыря – как рыба, выброшенная из воды, говорил он, трудно молиться…
А нам так легко было молиться с ним рядом!
– Мне однокурсник его рассказывал, что он приснился ему после смерти, светлый, радостный. И тот ему говорит: «Игорь, покажи твои раны!» – «Какие раны? Их нет. Смотри», – и распахнул одежду, там мощный торс, каким он видел его на тренировках. Они ведь вместе в водное поло играли, на соревнованиях. И его так поразил этот сон, что он с другими его однокурсниками поехал в Оптину и крестился там.
Когда потом, в Оптиной пустыни, я познакомилась с мамой инока Трофима, она тоже рассказала мне сон – свой сон, который мучил ее всю жизнь. Как будто она бежит по берегу за ним, Ленечкой, как его звали в детстве, а бурная река уносит, уволакивает его… «Я всю жизнь почему-то боялась, что его убьют. Он такой добрый был, светлый, особенный среди моих пяти детей! А когда он написал мне, что нашел свое место в жизни и сейчас он в монастыре, в Оптиной пустыни, я подумала: «Вот теперь его не убьют». А потом мне опять приснился этот сон, уже после его смерти. Я плачу и вижу во сне, как он идет ко мне, выходя из воды: «Мама, мама, я ведь живой». И отряхивает с себя кровь, стирает ее, и раны вместе с кровью стираются с его тела: «Я живой, не плачь, мама». Он, старшенький, мне всегда помогал по хозяйству, с детьми, жалел меня. И сейчас он мне помогает. И другим людям тоже. И тебе поможет, если попросишь его, – шепотом сказала она, – Трофимушка добрый, он всегда поможет». Она тоже стала монахиней, мама отца Трофима.
Сейчас есть уже много свидетельств разных людей о молитвенной помощи оптинских иноков, но главное чудо, как мне кажется, – то, что они увлекли за собой к Богу, к Православной Церкви много людей, среди которых есть монахини Мария и Василисса, мамы иеромонаха Василия и инока Трофима. А книга, написанная о них Н.А. Павловой, «Красная Пасха», стала одной из лучших православных книг.
Ирина ЕНТАЛЬЦЕВА
Цитируется по публикации
сайта Уфимской епархии
