Первое богослужение у берегов Антарктиды отслужил почти два века назад прибывший туда вместе с первооткрывателями этого материка священник Русской Церкви. Что нам известно о нем?
Путешествие в неизвестность
Можно не сомневаться, что если бы в прибрежной зоне Антарктиды впервые в истории человечества появился священнослужитель любой иной конфессии, его имя было бы вписано в церковные анналы золотыми буквами. А в опубликованных списках членов экипажей шлюпов «Восток» и «Мирный» священник не был даже указан, не был он упомянут и в мемуарах начальника экспедиции лютеранина Фабиана Готтлиба Таддеуса фон Беллинсгаузена.
Трудно поверить, что среди добровольцев, отплывших в неизвестность (в начале XIX века территории Южного океана на морской карте обозначались сплошным «белым пятном»), не нашлось ни одного сильного духом священнослужителя. Или экипажи были укомплектованы атеистами (что невероятно для 1819 года).
В своих воспоминаниях о плавании к Антарктиде православный русский дворянин Михаил Петрович Лазарев имени духовного пастыря моряков также не указал вовсе. Но в его опубликованном походном дневнике за 1820 год есть запись, относящаяся к дням накануне открытия континента: «Сего дня праздник Рождества Христова, все оделись в парадные мундиры и, невзирая на плохую погоду, я посредством телеграфа (так тогда моряки называли флажной семафор, – прим. авт.) пригласил на шлюп священника, который прибыл в 11 часов. Все слушали молитву, кроме вахтенных».
В январе 1820 года недалеко от Антарктиды лейтенант Лазарев мог вызвать священника только с борта шлюпа «Восток», больше неоткуда было. Но своего православного «замполита» в том историческом плавании остзейский аристократ Беллинсгаузен так никогда нигде и не вспомнил. Но пришло время вспомнить и оценить духовный, географический и личный подвиг корабельного священника первой антарктической экспедиции на планете.
Из черного духовенства
Человек, принявший постриг, не мог бы отказаться от возложенного на него послушания настоятеля монастыря. Приказал настоятель Александро-Невской лавры митрополит Серафим служить корабельным священником на судах экспедиции, отплывающих к неизвестному материку у Южного полюса, – монах не имел права не пойти. Офицеры, матросы, врачи, даже профессор астрономии Иван Симонов и живописец Академии художеств Павел Михайлов могли отказаться от участия в плавании… в никуда. Иеромонах Дионисий не мог.
Но насельник Александро-Невской лавры отец Дионисий мог и сам вызваться в такое сверхдальнее и архиопасное плавание (не исключено, что митрополит, понимая это, кликнул добровольцев). Что делает его подвиг ещё более значимым. Чем занимался священник на борту «Востока», на котором была его каюта? Ободрял экипаж перед вероятной встречей со смертью. И это не красивая метафора. Карт океана, куда держали курс шлюпы, не имелось в принципе. Впереди за горизонтом могло выплыть из волн навстречу всё что угодно. А главное, случись серьёзная авария, надеяться было бы экипажам кораблей не на кого, кроме Господа! И помощи не вызвать – радио еще не изобрели. И когда в январе 1820 года перед глазами моряков застыл вечным льдом долгожданный и, тем не менее, еще неизвестный материк, они с радостью слушали благодарственную молитву, которую читал отец Дионисий.
А по пути домой шлюпы почти шесть месяцев сурово трепали лютые штормы южной части Индийского океана. Высота и свирепость волн были такими, что моряки надеялись лишь на молитвы своего священника Всевышнему. И отец Дионисий вновь вымолил для них пощаду в океане.
Ничем не награжденный
24 июля (по старому стилю) 1821 года шлюпы «Восток» и «Мирный» вернулись в Кронштадт. На вернувшихся из похода в никуда посыпались награды. С военными моряками и даже с врачами все было просто: их осыпали орденами, новыми чинами, денежными премиями и пожизненными пенсиями. Всех – от командиров шлюпов до последнего денщика.
Трудности возникли с профессором-астрономом, живописцем Академии художеств и иеромонахом. Они не были военными или служащими, и чиновники Морского министерства и Двора Его Императорского Величества не знали, «по какому ранжиру» награждать эти творческие личности. Впрочем, лютеранин Беллинсгаузен – начальник экспедиции – выкрутился, отправив морскому министру в августе 1821 года рапорт, в котором ходатайствовал «между прочим, о награждении, по усмотрению духовного начальства, иеромонаха Дионисия, в уважение трудов его, во время сего вояжа им понесенных».
Но царские чиновники все же не желали быть неблагодарными. Профессору астрономии Симонову, живописцу Михайлову и иеромонаху Дионисию была выплачена единовременная денежная премия, равная двойному окладу лейтенанта флота. А позже из средств личного кабинета императора Александра I определена пожизненная пенсия: профессору астрономии — 300 золотых червонцев в год, живописцу Академии художеств — 1500 золотых червонцев. А иеромонаху Дионисию годовая пенсия была назначена в сумме… 120 рублей бумажными ассигнациями. Но и эту скромную пенсию от царя монах так и не успел получить.
Видимо, и духовное начальство не успело чем-то отметить подвиг священнослужителя. Логично предположить, что настоятель Александро-Невской лавры не мог отправить в дальнее плавание старого и дряхлого священника. Но изможденный суровым и далеким походом отец Дионисий сразу по возвращении в Петербург слег в больницу, а 9 октября 1821 года, через два месяца с небольшим после счастливого возвращения, он скончался и был похоронен на погосте Александро-Невской лавры. Об этом сообщил митрополит чиновникам, когда те запросили, куда отправить пенсию от царя?
Священник Русской Церкви, впервые отслуживший молебен у берегов Антарктиды, скончался, всеми забытый. Могила его утрачена, и пока не найден даже его портрет – разве что в зарисовках художника-полярника Михайлова отыщется?
Ничем не награждённый, даже человеческой памятью, ушел в мир иной человек высокого духовного подвига – иеромонах Дионисий, открывший Антарктиду для верующих.
Александр СМИРНОВ
Статья цитируется по публикации
в газете «Наше Православие» (Витебск)
