Весной 2017 года в Москве вышла в свет книга Марии Свешниковой «Поповичи». Повествование о детях клириков, многие из которых сами уже отцы и деды, открывает необычный мир семей священников, принявших сан во второй половине ХХ века и погрузивших своих домодчадцев, как князь Владимир славян в купель Днепра, в купель церковно-приходскую. Кто и как вынырнул из нее, остался ли благодарен своим родителям, как сложилась жизнь? Об этом автор беседует в редакции портала «Приходы», представляя нашей аудитории свое творение.
Мария Владиславовна, расскажите, пожалуйста, почему Вы решили написать книгу? В ней Вы без прикрас, без завуалирования каких-то бытовых ситуаций или взаимоотношений с людьми рассказываете о себе и своем круге общения.
– На самом деле, идея возникла не у меня. Несколько лет назад, когда стала выходить серия книг про матушек, батюшек, монахов, издатели решили выпустить с книгу о детях священников. Они обратились ко мне, поскольку я и журналист, и дочь священника. Но предложение их для меня было довольно неожиданным, так как по их задумке в книге должно было быть и мое интервью. Я хотела поговорить с кем-нибудь другим из своей семьи, но авторы проекта были непреклонны.
За годы подготовки книги концепция поменялась. Сегодня это больше автобиография, в которую через интервью вплетены повествования о жизни других поповичей. Почему настолько откровенно? Я вообще откровенна! Как-то раз я спросила актрису Юлию Ауг, почему она обо всем так откровенно рассказывает в интернете. Она ответила, что лучше будет сама о себе рассказывать, чем начнутся сплетни и появятся досужие разговоры. Конечно, ее масштаб известности не сравним с моим, но если я начинаю что-то говорить, то я должна быть максимально открытой и честной. Если каких-то вещей в этой книге нет, то не потому, что я хотела обойти их молчанием, уклониться от рассказа. Во-первых, что-то могло касаться не только меня, и тогда об этом я не могу рассказывать, а во-вторых, это просто могло не ложиться в сюжетную линию.
Сегодня издатели делают ставку на автобиографии, то есть художественное повествование о том же самом уходит на второй план, а интересна именно личная история, пусть и публицистически оформленная. Почему это происходит?
– Умным издателям и умным читателям хочется, как мне кажется, сохранить какие-то осколки живой истории и не потерять то, что было. Я ведь тоже занимаюсь портретными интервью разных людей, и очень жаль, если с кем-то они не сложились. Ведь в их жизнь вплетены встречи и расставания с самыми разными людьми и временами, они были участниками многих событий. Если мы об этом не пишем, мы теряем историю. Я думаю, что и моя жизнь представляет интерес именно в сочетании со всеми этими эпизодами и пересечениями. Для меня очень важно было бы все это сохранить.
В книге через автобиографический рассказ открывается совершенно уникальное поколение людей. Поколение, о котором, по большому счету, не принято было говорить, ведь все эти люди − вокруг нас, и все вместе они одна большая масса. Но когда оглядывашься, становится ясно, что вашему поколению есть о чем поведать миру. У вас свой взгляд на события, которые теперь уже становятся историческими. Сегодня дети священников, как мне кажется, совсем отличаются от того поколения детей священников, о котором пишете Вы. А почему?
– По каким-то статистическим выкладкам, я сейчас, конечно, их не вспомню, мое поколение считается потерянным. Старики худо-бедно доживают, и у них есть еще какая-то пенсия, а на наше поколение пришлось наибольшее количество всяких перемен, и мы, получив очень хорошее высшее образование, оказались не у дел. Всем пришлось как-то приспосабливаться. Кто-то смог выйти очень хорошо, а кто-то – совсем плохо. Я думала взять интервью у кого-то из молодых людей, но этого не сделала простой причине. Есть очень хорошие личности и очень светлые! Но все же на вплетение в книгу их биографии пока не обладают серьезным бэкграундом.
А что касается того, что они иные, – мне кажется, что и в наше время были разные поповичи, и сейчас есть разные. Да и в целом народ мельчает. Среди молодых священников ведь тоже мы видим много примеров гораздо более рыхлого священства. Где столпы Православия сейчас? Какие отцы, такие и дети, наверное…
Среди представленных в книге поповичей немало тех, кто остался в Церкви, но, если говорить внутрицерковным языком, успешно реализовал себя в светской среде. Насколько сложно было входить в это светское поле? Или вы никогда не порывали с ним?
– У всех по-разному происходило в их жизни. Мы были максимально дистанцированы от светского общества. У нас, как я теперь понимаю, был довольно замкнутый круг, поэтому какие-то вещи «обычного мира» приходилось принимать очень сложно. Но когда мы взрослели и росли, не было возможности остаться только в церковном мире: не было богословских институтов, такого большого окружения. Нас общалось несколько семей (я имею в виду и родители, и дети между собой), но это невозможная ситуация для существования в социуме.
Я очень надеюсь, что хотя бы несколько священников прочтут мою книгу и те беседы с разными поповичами, которыми она преисполнена. Хотелось бы, чтобы пастыри услышали о том, как нам тяжело пришлось… Да, это было, с одной стороны, очень счастливое детство – мое детство было очень счастливым. Однако, к сожалению, выход в этот мир был нечеловечески сложным. Я могу сказать, что до сих пор что-то принимаю с большим удивлением…
…Сегодня детям священников легче или сложнее?
– Зависит от семьи. Но все равно, какая бы критика ни раздавалась, сколько бы ни было скандальных публикаций в СМИ о священниках, все равно общество спокойнее воспринимает священство и их детей. Вот почему, если только родители не выстраивают заслонов особых, чтобы дети не выходили в мир, адаптироваться гораздо легче.
Продолжение книги будет?
– Это уже не первый подобный вопрос! Кто-то даже сказал, что хорошо бы снять фильм о поповичах по книге. Честно говоря, я не думала ни о том, ни о другом, так как мне казалось, что это совершенно завершенная и закрытая история, и поэтому продолжения ее я пока еще не вижу. Но все же вот про фильм идея интересная. Конечно, тут необходимо совпадение режиссера и сценариста с материалом. Необязательно, чтобы он был поповичем, но он должен понимать, что хочет это показать. Попробовать понять, полюбить своих героев. Ведь очень важно, в первую очередь, полюбить своих героев.
Я очень многое в этой книге сделала именно из любви к каждому из тех, кто у меня описан. И говорила что-то о них или брала их цитаты именно поэтому. Любовь – она важнее всего!
Беседовала Евгения ЖУКОВСКАЯ
***
Предлагаем читателям отрывок из книги Марии Свешниковой «Поповичи»:
Прежде чем перейти к рассказам обо мне десятилетней, то есть к следующему этапу жизни, придется, пожалуй, вспомнить о том, как я, наконец, стала дочерью священника. Вернее о том, как папа пришел к этому решению и рукоположению. Сначала мне рассказала об этом моя мама. И только совсем недавно, на Успение, когда исполнилось 40 лет папиного священнического служения, он кое-что рассказал и сам.
…Тут он мне и говорит: «Я сейчас разговаривал с нашим владыкой, епископом Калининским (название Твери в СССР) и Кашинским Гермогеном. Он тебя завтра ждет. Он сильный человек, он сумеет сделать». И я на другой день поехал. А дальше произошла история, о которой ты знаешь. И даже принимала в ней участие.
Я смотрю, недоумевая, но не возражаю. Когда человек начал вспоминать, надо внимательно слушать.
– Мы уже жили на Покровке. Вдруг звонок телефона. Ты ответила, потом подбегаешь: «Папа! Тебя епископ Гермоген!»
Как же я могла забыть о таком на целых 40 лет! Я вспомнила то состояние, даже выражения наши… Но молчу, слушаю.
– Я уже знал, как обращаются к епископам. Взял трубку: «Владыка, благословите!» Он в ответ: «Готовьтесь. Через три дня буду вас рукополагать. Приезжайте в Калинин».
– А мама что?
– Мама… Это тоже были история. Я сижу у владыки. Вдруг звонок. Он отвечает: «Да, Ваше Святейшество». Дальше я выхожу. Через какое-то время он открывает дверь: «Меня вызывают». Я расстроился − видимо, не выйдет ничего. Владыка говорит: «Пока ждете, напишите прошение и биографию». Я в раздумьях: писать, не писать. Но его нет час, два, три… Написал. Тут меня к телефону зовут − епископ. Я говорю: «Владыка, мне нужно с вами поговорить», − «Да что с вами говорить, лучше пригласите матушку. Может она приехать?» Поехали. Я где-то во дворике где-то рядом с Патриархией сидел, ждал. Она через полчаса вышла со словами: «Спасен мною».
– Ты ведь осознавал, что раз епископ − Калининский, тебя ждет рукоположение вдали от Москвы. В лучшем случае небольшой городок, а то и деревня. В то время никакой надежды вернуться в Москву не было.
– А я всегда любил провинцию. Маленькие городки. И сейчас люблю. Дмитров был чудесный городок. И Осташков тоже.
С мамой мы начали разговор, конечно, с самого интересного для девочек − как познакомились родители: «Мы с друзьями приехали в Госфильмофонд на закрытый показ какого-то фильма. Но кино отменили, и мы поехали в общежитие ВГИКа, где жил твой папа, общаться. Поговорили и разошлись: они к себе в комнаты, а мы домой поехали. А потом я его случайно встретила на улице. Мы разговорились. Оказалось, что оба мечтаем на концерт пианиста Ван Клиберна попасть. Билетов мы тогда не достали, зато в 22 года я оказалась замужем.
− Если я правильно понимаю, ты венчалась, будучи почти что неверующей.
− Более того, и некрещеной. Соседка наша, когда я ее спросила, сказала, что меня вроде бы тайно крестил папа. Но когда и где − неясно. И откуда она это знала, тоже было непонятно, ведь тогда все говорилось полунамеками. Потом, уже спустя какое-то время после венчания, я набралась смелости и пошла поговорить со священником. Он выслушал и сказал, что таинство венчания совершено, и его ничего отменить не может, «но давай все же я тебя крещу». Мы жили так, что не у кого было что-то спросить и негде узнать: книг никаких нет, к священнику пойдешь − сразу об этом узнают и донесут.
В институте мама подружилась с дочерями профессора Журавлева Нюсей и Заной. Три умные, образованные красавицы, они быстро оказалась в интеллектуальной среде, в богеме. Их окружали философы, поэты, писатели, музыканты, художники, киношники. И тут папа принимает решение стать священником:
− От меня тогда отказалась ближайшая подруга, она работала в Интуристе и испугалась, что станет известно о нашей дружбе. Многие в то время постарались свести общение с нами к минимуму. Зана осталась. Конечно, она говорила, что я сошла с ума. Даже Коля Фудель тогда сказал: «Не надо Владику быть священником, это как в окопах жить», а ведь Коля был верующим с рождения. Но, пройдя со своим отцом весь путь, он хотел меня защитить. Да и четверо детей, из которых только ты в школу ходила, не шутка.
− Мам, а ты хотя бы отдаленно, приблизительно понимала, что тебя ждет?
− Ничего. А откуда я могла, если я не видела ни одного священника − отца Владимира Воробьева (духовного отца мамы) рукоположили позже. Мне перед службой Ира Третьякова (вдова художника, преподавателя ВГИКа Николая Третьякова) сказала: «Услышишь «Отче наш», проходи вперед, через 15 минут будет причастие». А я и знала только «Отче наш», даже Символ веры не знала. Поговорить со священником было невозможно, сразу стало бы известно. Во время исповеди спросить? Так тогда была только общая исповедь, на нее я с вами и ходила. Батюшка перечисляет грехи и велит повторять: «Воровство». Вы маленькие стоите и повторяете, креститесь: «Грешен». «Аборты», вы снова: «Грешны». Тогда и на Пасху не причащали. Однажды пришла на пасхальную литургию женщина − она на несколько часов отпросилась из больницы причаститься перед тяжелейшей операцией. Она так перед алтарем плакала, умоляла, у амвона преклонилась, чтобы ее причастили. Нет, и все.
− Думаю, что даже при твоей полнейшей неосведомленности ты понимала, что папу − из-за его круга общения и антисоветских настроений − если и рукоположат, то отправят в глубинку. Как ты согласилась? По примеру жен декабристов?
− Просто я ему верила. Я всегда считала, что он во всем прав, значит, прав и сейчас. Значит, мне надо узнать это поближе. Да и ты знаешь своего папу. То на Север у него появилось желание уехать, нутрий почему-то выращивать, то на Белое море − помогать уцелевшим поморам. Хотя и окончил ВГИК, но все время куда-то рвался, ему было очень трудно на одном месте усидеть: в Госфильмофонде, в Москве он томился. Поэтому, когда он сказал, что хочет быть священником, я отнеслась к новой идее спокойно. Мы уже столько раз планировали уехать спасать то нутрий, то людей, что я к этому замыслу никак не отнеслась.
− А про то, как это − быть матушкой, откуда ты узнала?
− Узнать вышло на собственном опыте. Только в Осташкове, куда папу назначили вторым священником, я увидела первую в моей жизни матушку Лидию Николаевну Шуста, жену настоятеля, отца Владимира (после смерти жены отец Владимир принял монашество, став архимандритом Вассианом). Впервые могла поговорить с женой священника, и то спросить, как мне жить, было неловко. А в Москве матушки со мной не разговаривали, да я их и не видела: в храме они стояли тихо, неприметно. Да и как сделать? Подойти и спросить − научите меня, как стать матушкой? А даже если бы кто-то рассказал, не помогло бы, ведь надо все самой прожить.
− Я помню, ты рассказывала, что папа и дядя Коля Емельянов одновременно решили, что будут священниками, и тогда вы все вместе поехали к архимандриту Иоанну (Крестьянкину) в Псково-Печерский монастырь за благословением. Потом папа и меня несколько раз возил к нему. Но я не помню, ты с нами ездила?
− Тогда я единственный раз была у него. Потом дети рождались один за другим, а я была абсолютно уверена, что не могу вас оставить ни с кем, что сама должна и воспитывать, и растить. А приехали мы тогда… Да я даже о нем особо и не слышала, мы путешествовали, папа, я с тобой, Оксана и Коля с двумя детьми − Аней и Алешей. Пришли к нему, я была в брюках, волосы ниже пояса распущенные, но он даже виду не подал, что я в таком виде. Мы сидели на веранде, пили чай, была общая беседа, очень добрая, ласковая. Потом мужчины ушли к нему в келью разговаривать, а мы с Оксаной на лавочке сидели, ждали. Вышли оба − лиц на них нет, и в разные стороны. А мы сидим − куда за ними бежать. Понятно стало, не благословил.
– А когда благословил?
– Через десять лет отец Иоанн прислал письмо, в котором сказал поступать в семинарию. А как поступать? Отец Владислав сдал все экзамены «на отлично», а его не брали − слишком образованным советская власть не позволяла идти в священники. Пришлось ему заниматься самообразованием: знаний, ума, энтузиазма было достаточно, но опыта было негде набраться − в его окружении священников не было, и жизни он этой не знал. А уж после рукоположения он поступил за заочное отделение в семинарию.
− Я знала, что отец Владимир Шуста помог с рукоположением. Но только недавно папа рассказал, что архиепископ Калининский и Кашинский Гермоген (Орехов) захотел перед этим поговорить с тобой. И пожаловался, что ты никогда ему не рассказывала, о чем был тот разговор.
− Так и рассказывать особо нечего. Епископ был прекрасный, внимательный, культурный. По-отечески, очень мягко, спрашивал о моей жизни. Задавал совсем обычные бытовые, жизненные вопросы, видимо, проверял мою готовность к переменам. Но поскольку я искренне шла за мужем, я также искренне и отвечала. Подробностей не помню даже от ужаса − я живого епископа впервые видела. К нему пока пройдешь, можно умереть со страху. Единственное, что помню, ради этого разговора я впервые купила платье в комиссионке: кримпленовое черное в красненький цветочек. Через три года, когда мы куда-то вместе выходили, отец Владислав вдруг сказал: «Какое у тебя красивое платье».
− Красивая молодая женщина с двумя институтскими образованиями за спиной и возможностью общаться с интересными ей людьми оказалась в глухой, труднодоступной деревни. Как себя чувствовала моя мама в своей новой жизни?
− Первое яркое впечатление возникло от прихода в деревне Васильково. Все же Осташков − интеллигентный город, да и папа там был вторым священником. А тут кладбище, погост Чурилово. С приходом нашим у меня сразу сложились замечательные отношения, твой отец даже говорил, что они меня любят больше, чем его. И мне с ними было интересно. Зато сильные эмоции во мне вызвала московская интеллигенция, буквально поселившаяся у нас дома. Они не виноваты: будучи неофитами, они тоже мало что знали, а вырываясь к духовному отцу на несколько дней, конечно, хотели как можно больше получить от общения с ним. Было лето, когда мы всего одну ночь переночевали своей семьей, а уже на следующий день новые люди приехали. Я в тот год даже за калитку не вышла, только с крыльца направо вынести мусор на задний двор или налево − к колодцу. Первый раз мы прошлись погулять, когда отец Владимир Воробьев и Оксана с Колей Емельяновы приехали.
Москвичи были не плохими или хорошими, они такие же, как и я, кривые-косые-начинающие. А я от природы немягкий человек, и гостеприимству мне было негде учиться, мы с мамой закрыто жили. Но они почему-то все думали, что раз я матушка, то должна быть безгрешной, безупречной. А дети должны быть идеальными. Фразу «как ты можешь, ведь у тебя муж священник?» я и сейчас слышу от людей. А уж тогда… Но оттого, что муж, папа или дедушка священник, разве крылья вырастают? И у меня не росли, чему многие удивлялись: духовный муж и постоянно моющая, чего-то убирающая жена. Но им однажды наша алтарница (в деревнях, где мужчины не ходили в храм, епископы благословляли немолодую женщину помогать священнику в алтаре) и помощница по дому тетя Шура хорошо ответила, хоть и неграмотная была. Она зимой у колодца стирала, а кто-то ей говорит: «Тетя Шура, мы каждые 15 минут нового часа на молитву встаем, а вы с нами никогда не молитесь». Она спину распрямила, посмотрела извиняющимся взглядом: «Да. Простите. А я стирала постельное белье, чтобы вам было что постелить».
Купить книгу «Поповичи» можно в интернет-магазине: https://www.labirint.ru/books/587741/
