В День православной молодежи давайте оглянемся. Вокруг масса «этнических» православных молодых людей. Поколения будущего. Чем они заняты?
«Она поступила в институт, проучилась три месяца и ушла. Переехала к бабушке с дедушкой – те счастливы: лежит целыми днями на диване то с планшетом, то с книгой». Последние несколько лет я слышу похожие рассказы с завидной регулярностью: все больше «детей» ложится дома, не желая никакой активности для себя. Ни малейшей. Они отказываются работать, учиться, ходить в гости, в кино, в кафе, на свидание с девушкой (или с любимым парнем). У них нет амбиций, ярко выраженных интересов, пристрастий (кроме, пожалуй, сна и компьютера). Первое время родители обычно довольны: ребенок дома. Потом начинают недоумевать, переживать, злиться – по нарастающей. Но все бесполезно, ничто не может сдвинуть с места лежачее тело.
Слово «дети» не случайно взято в кавычки, потому что детьми эти молодые люди от 16 и до бесконечности выглядят лишь в собственных глазах, да в глазах своих родителей. Они – в основном – закончили школу, поступили в институты или устроились на работу и через два-три месяца обнаружили, что наступившая жизнь существенно отличается от прежней. Она совсем непохожа на ту взрослую, которую они себе придумывали, пока были подростками.
Безусловно, есть еще несколько вариантов развития ситуации. Например, молодой человек заранее настолько боится будущего, что между школой и остальной жизнью в его сознании образуется пропасть, которую ему никак не преодолеть. Или лежание может стать попыткой привлечь к своим страхам родительское внимание. Результат всегда неизменен: вместо того, чтобы попробовать принять новую ситуацию, встроиться в нее, они предпочли уклониться от подступивших перемен и принятия решений.
Но родители (даже относительно внимательные) оказываются не готовы к такому повороту событий, поэтому далеко не сразу осознают, что их «малыши» в беде. Кроме того, надо признать, что эти взрослые дети неожиданно начинают вести себя практически идеально. Они не скандалят, не требуют внимания, заботы, подарков и довольно милы. Они даже почти не передвигаются по квартире, лишь по заранее намеченным прямым – кухня, туалет, балкон. Они спокойны, тихи и неразговорчивы, но не угрюмы. При том, что зачастую единственная эмоция на их лицах — это мечта о том, чтобы от них все отстали, они не отказываются помыть посуду, вынести мусор.
И не стоит думать, будто такого никогда не может произойти в настоящих православных семьях. Практика показывает, что такое случается, причем все чаще и чаще. И так же, как и остальные, родители-христиане не знают, как помочь великовозрастным детям выйти из тупика, из кризиса. Я знаю об этом, поскольку разговариваю с мамами в нашем приходе, с родителями их других приходов. Знаю и потому, что однажды нечто похожее произошло в моей семье.
Так получилось, что сын не поступил в тот институт, о котором мечтал, зато с легкостью одолел творческий конкурс другого. Но, начав учиться, обнаружил, что второй вуз никак не соответствует его запросам. Груза советских установок «поступил неважно куда — учись, лишь бы получить корочку» у него не было. И пока я была в отпуске, он просто решил не сдавать зимнюю сессию. Не пошел и на пересдачу – уговорить его было невозможно. Смириться, пережить такое было нелегко. Однажды даже наябедничала Анатолию Генриховичу Найману на сына. Но он неожиданно высмеял меня: «А ты, Машка, хочешь, чтобы он был как все. Чтобы институт, кандидатская, жена, квартира-трешка в новостройке. Он идет своим путем и пусть идет. Отпусти его»…
Пришлось признать правоту мудрого человека и «отпустить». Беда была в том, что идти мой сын никуда не собирался. Не собирался, месяц, другой, третий… Хорошо, что запас мудрых людей в моей жизни одним Найманом не ограничивался. Как-то раз, зайдя к маме на чай после пресс-показа в соседнем кинотеатре «Ролан», я завела разговор о главном. «А знаешь, ведь у Ляли и Коли Фудель с их Машей была похожая история» — вспомнила мама.
Николай Сергеевич был сыном знаменитого богослова и писателя Сергея Иосифовича Фуделя. Но я с детства знала его маминым крестным дядей Колей, отцом моей подруги Маши. Чего я, конечно, не помнила, будучи на несколько лет младше Маши, что после института она никак не могла устроиться на работу. «И тогда Ляля ей сказала, что если Маша не устроится, они перестанут ее кормить. Маша не поверила, но мягкая, не чаявшая в ней души Ляля была непреклонна». Мама еще что-то говорила о том, как трудно было решиться тете Ляле на такой шаг, как она глотала валокордин, пока дочь не видела. Как Маша, глядя на ужинающих родителей, ела пустые макароны. Но дело того стоило — дочь вышла из дома, устроилась на работу.
Почему тетя Ляля пила валокордин, мне было непонятно ровно до того момента, пока я не вернулась домой. Увидела сына, спокойно сидящего перед телевизором. «У меня к тебе серьезный разговор», — сказала я таким тоном, что он сразу поверил. Я произнесла несколько заготовленных фраз, в его глазах они отразились ужасом, ощущением, что его предал самый близкий человек. Только сомнений в них не было. Он молча ушел в комнату.
Я даже себе не могла представить, что боль может взорваться перед глазами разноцветными искрами салюта. Всполохами проскочить по всему телу и заставить умирать сердце – схватилась за валокордин… Через неделю сын устроился на работу курьером. На несколько часов к знакомым, потом больше. Перешел в другое место, начал пробовать более серьезные специальности.
Не сомневаюсь, что «рецепт» тети Ляли не единственный, наверняка есть множество других, возможно, более мягких, щадящих вариантов. Я никогда не скрывала секрет выздоровления сына, но, кажется, никто из обеспокоенных православных родителей им пока не воспользовался, предпочитая привычный ход событий и не задумываясь о том, во что это равнодушие (иначе мне трудно назвать отношение к состоянию собственного ребенка) может вылиться.
«Вон у тебя какой мальчик, работает, — как-то раз «позавидовала» мне православная знакомая. — А мои оба сидят дома уже какой год». Я откровенно рассказала ей историю Фуделей. Свою. «Ох, нет. Жалко их. Они же нетребовательны, ничего особенно и не просят, не хотят. Им нужны только кофе и сигареты». Равно как и сахар к кофе, туалетная бумага, зубная паста, а тебе – оплата коммунальных платежей.
Но больше, чем кофе и сигареты, детям нужна жизнь. Жизнь души.
Мария Свешникова
