Особое место в госпитале занимают родственники пациентов – люди, которые в полной мере несут крест лишений и скорбей вместе со своими близкими. И тот, кто лично переживал опыт болезни близкого человека, может с лёгкостью подтвердить, что нести бремя телесной немощи самому порой гораздо легче, чем наблюдать мучительные страдания другого человека. О запомнившихся встречах теми, кто сопровождает своих родных на пути их болезни, – в продолжении записок госпитального священника.
Конечно, болезни бывают самыми разными. Исход одних благополучен: после долгого периода лечения и реабилитации человек возвращается к привычной жизни, после чего-либо совсем не испытывает никакого дискомфорта, либо испытывает лишь в незначительной мере. Исход же других открывает для человека новую страницу его жизни, в которой он вынужден привыкать к иным условиям своего существования – ограниченным и гораздо менее комфортным. Одним из важных этапов возвращения человека в жизнь является принятие той новой реальности, которая так пугает своей абсолютной неизвестностью. Этот страх помогают преодолеть близкие люди, стараясь зажечь желание жизни у больного.
Но чтобы кого-то поддержать, чтобы кому-то придать сил идти по жизни дальше, нужно самому обладать колоссальной внутренней силой; чтобы помочь ближнему принять новую реальность его бытия, нужно найти в себе силы принять эту реальность самому; чтобы сказать ближнему: «Не бойся!», нужно сначала выгнать страх из своего сердца. Поэтому заходя в палаты к пациентам и встречаясь взглядами с теми, кто сопровождает их на тяжелом пути болезни, всегда чувствуешь ту напряженную внутреннюю работу над самими собой, или, если сказать об этом на языке христианства, то внутреннее напряженное духовное делание, которое совершается в сердце каждого, кто намерен вместе со своим ближним выйти победителем из борьбы с постигшими их обстоятельствами.
Моё знакомство с госпиталем началось как раз со встречи с близким (а здесь правильнее сказать самым близким) человеком в жизни молодого парня, которого я встретил на одной из тропинок больничного комплекса, куда я впервые приехал для несения своего церковного послушания. Плохо ориентируясь в новом для себя пространстве, я всё время смотрел в телефон, читая инструкции требной сестры, где она подробно рассказывала о том, как мне найти нужный корпус. Когда необходимо было свернуть на одну из главных аллей, я отвёл свой взгляд от экрана и увидел перед собой женщину лет пятидесяти, ведущую под руку своего сына, на глазах у которого была черная повязка. Она старательно предупреждала его об особенностях рельефа, с огромной любовью еле слышно подсказывая:
– Сынок, аккуратнее, сейчас будет бордюр.
Двигаясь дальше, я сблизился с ними, и тогда посмотрел в глаза матери (не знаю, насколько был корректен этот поступок). В ответ мама юноши посмотрела на меня и, ничего не сказав, приветственно кивнула головой. Хотя я не люблю пафос, который часто делает повествование трафаретно-искусственным, но здесь по-другому я сказать не смогу: «Этот взгляд я запомню на всю жизнь!» Что в нём было таким запоминающимся? Наверное, то, что он вмещал в себе несовместимое. Там были боль от случившегося и страх от грядущего, сочетавшиеся с материнской радостью от того, что вопреки всему сын был жив. Кто-то скажет, что в человеческих глазах это невозможно рассмотреть за считанные секунды. Я не буду спорить, потому что не найду в своё оправдание никаких аргументов, я лишь вновь повторю: «Этот взгляд я запомню на всю жизнь!»
Другая поразившая меня встреча произошла в одном из отделений госпиталя. Её даже нельзя назвать встречей, потому что я явился лишь сторонним наблюдателем случившегося. По больничному коридору шла молодая женщина с ребёнком, в сопровождении мужчины – как я понял в дальнейшем, ее брата. Втроём они подошли к посту медицинской сестры, где женщина спросила:
– А где палата моего мужа?
Сестра, уточнив фамилию пациента, проводила её к палате. До самой палаты женщина шла уверено, но оказавшись практически у её порога, резко остановилась, сделала шаг назад и зарыдала. Порог переступить она не могла. Находясь под сильным впечатлением от происходящего, я не заметил, как ко мне подошла незнакомая женщина и сказала:
– Батюшка, её супруг остался без руки и ноги, может быть, Вы сможете что-нибудь ей сказать?
Но что можно сказать в подобной ситуации? Мне кажется, подходящих слов мало у кого получится найти. Не было их и у меня. Я отошёл в сторону. Какое-то время продолжать посещение палат я не мог. В голове звучал вопрос: «Что в этой ситуации делать мне как священнику?» И в ту минуту я понял, что ответ на него для меня был однозначен: молиться. И я, стоя в стороне от разворачивающихся событий, просил Бога дать силы той, которая потом передаст их своему страдальцу мужу. Ведь от её победы над собой зависела и его победа. И она победила! Взяв себя в руки, и убрав со своего лица все следы проходившей в душе битвы, она взяла ребёнка за руку и перешагнула порог, разделивший её жизнь на «до» и «после».
Была в моей жизни и совсем особая и в какой-то мере страшная встреча. Я не был участником всей истории, связанной с повстречавшимися мне людьми, а стал свидетелем лишь итога, к сожалению, очень трагичного. Наверное, в подробностях эту историю рассказывать будет неправильно, но промолчать о ней тоже нельзя, поэтому расскажу в общих чертах.
Когда в одно из своих очередных посещений госпиталя мы с требной сестрой шли по отделению, она предложила зайти в одну из палат, располагавшуюся у нас по пути. Когда мы подошли к палате, увидели, что все койки были заняты пациентами, а одна койка была пустой, и на ней сидела молодая женщина.
–Батюшка, её муж сейчас на операции, хотелось бы её немного поддержать, – сказала мне сопровождающая меня сестра.
Но как только мы перешагнули порог палаты, у женщины зазвонил телефон и она, взяв трубку, зарыдала. У неё началась настоящая истерика. Все догадались о причине происходившего, а слова: «Его больше нет», подтвердили истинность этих догадок. Мы вышли из палаты.
–Батюшка, Вы были знакомы с её супругом? – спросила меня сестра.
– Нет, ни разу у него не был, – ответил я.
– Вы знаете, с ним связана необычная история, которая сегодня, к сожалению, закончилась очень трагично, – и после этих слов сестра поделилась этой историей со мной.
Молодой мужчина попал в госпиталь в очень тяжелом состоянии. Дать какие-либо прогнозы было сложно, поэтому все просто ждали, как его организм отреагирует на проводившееся лечение. Но, к счастью, он быстро восстанавливался, и через некоторое время его уже перевели в палату, после чего к нему приехала супруга. Темпы выздоровления были очень хорошими, поэтому уже в скором времени больной чувствовал себя достаточно бодро. В этот период в палату пришёл священник, чтобы причастить одного из его соседей. Между ним и молодым человеком завязалась беседа, в ходе которой выяснилось, что он некрещеный. Тогда священник предложил ему принять крещение в госпитале. Никакого ответа мужчина не дал, пообещав посоветоваться с женой. А когда священник вновь оказался в палате, мужчина сказал, что креститься пока не намерен. Здесь нужно сделать некоторое отступление. Реакция в госпитале на священника и на совершение им Таинств у пациентов может быть самая разная. Кто-то с нетерпением ждёт священника и участвует в Таинствах, а кто-то при виде батюшки встаёт и выходит из палаты. А на предложение священника исповедаться и причаститься отвечает:
– Нет, Вы что, я ещё не умираю.
Конечно, в таких ситуациях священник всячески пытается убедить своего собеседника в том, что его взгляд на Таинства является суеверным, что бояться прибегать к ним просто глупо и что, зачастую, только участие Бога в постигшей болезни может облегчить бремя страданий. Но услышать священника в такие минуты могут далеко не все. Стереотип, засевший в голове у многих, часто оказывается сильнее, и человек, внешне ради правил приличия соглашаясь с позицией вещающего ему батюшки, внутренне остаётся при своём мнении, всячески избегая не то что Таинств, но и самого священника, которого раньше он, вероятно, только и видел с кадилом у гробов своих почивших родственников. Подобный стереотип, вероятно, был и у наших знакомых супругов, и победить его ни у кого из них не получалось.
Время шло, мужчина постепенно поправлялся, и дело начало приближаться к выписке. Но в состоянии здоровья мужчину устраивало не всё, и он обратился к врачам с просьбой провести дополнительные операции. Они были связаны с достаточной долей риска, но после них уровень жизни молодого человека стал бы на порядок выше. Исходя из этого, они с супругой и приняли решение провести хирургическое вмешательство. Перед операцией священник вновь был в палате и говорил с молодым человеком о том, что перед операцией, которая всегда несёт в себе определенные риски, хорошо было бы принять крещение. Но после совета с супругой мужчина снова отказался. Так некрещеным он и попал на операционный стол.
Операция прошла успешно: те результаты, ради которых её проводили, были достигнуты. Но вот в послеоперационный период молодой человек никак не мог восстановиться. Первое время его состояние было стабильным, а со временем он стал заметно слабеть. К пациенту в реанимацию вновь пришёл священник. И когда спросил его о принятии крещения, получил утвердительный ответ, прозвучавший уже голосом едва живого человека. Выйдя из реанимации, священник сообщил о происшедшем супруге и неожиданно для себя услышал, что она категорически против совершения Таинства. Сложно сказать, что было причиной такого решения, но вероятнее всего, как раз-таки то самое суеверное мнение, которое они с супругом (а может быть теперь уже только она одна) так и не смогли в себе победить. Против воли супруги крестить мужчину по разным, но объективным причинам не получилось. И вот через непродолжительное время жене позвонили и сказали о том, что её муж скончался, свидетелем чего, как раз явился я.
Хочу предостеречь читателя от какого бы то не было осуждения. Пусть эта история не будет содержать в себе никаких выводов, пусть она будет проникнута смиренным молчанием и призванием милости Божией на всех её участников.
Были также случаи, когда я как священник становился свидетелем реальной борьбы, происходившей в сознании близкого человека, желавшего своему больному родственнику избавления от мучительного недуга и ощущавшего на себе тяжелый груз ответственности за принимаемое решение.
В одном из отделений я зашёл в палату, в которой меня ждали несколько пациентов, чтобы причаститься. Когда я по традиции спросил у остальных присутствующих, не желают ли и они помолиться с нами и причаститься, один из пациентов начал утвердительно кивать головой. Он был прикован к больничной койке, практически полностью лишёный возможности шевелиться, и из-за повреждений на лице не мог говорить. Однако на моё предложение отреагировал положительно и очень живо. Когда положенное последование было прочитано, я начал причащать пациентов палаты. Подойдя к молодому человеку, за спиной я услышал голос его мамы:
–Батюшка, пожалуйста, не надо!
– Простите, что не надо? – с искренним непониманием спросил я.
– Не нужно его причащать, пусть он будет жить! – плача, объяснила она мне свою просьбу.
Я не сразу сообразил суть её опасений, в чём мне нужно было её разубедить, чтобы она смогла перешагнуть через свой внутренний страх и перестать препятствовать Христу войти через Святые Тайны в жизнь её страждущего сына. Она очень долго не принимала никаких моих доводов, и ситуация складывалась очень напряжённо: сын всем своим видом просил причастить его, а в стороне стояла мама – не предпринимая никаких активных действий, она плакала и повторяла: «Батюшка, пожалуйста, не надо».
Можно было ли причастить молодого человека против воли его мамы? Да, наверное, так можно было поступить. Но было бы это правильным в сложившейся ситуации? Мне тогда казалось, что нет. Я пытался разобраться, что именно пугало маму в причастии, но понять этого так и не смог. В какой-то момент, видимо, побеждённая твёрдым желанием своего сына причаститься, она спросила меня:
– Батюшка, всё будет хорошо?
– Конечно! – ответил я.
– Тогда давайте, – сказала она, и своим видом показала, что согласна на причащение сына.
Мне даже трудно представить, какими внутренними усилиями ей далось это согласие. Ведь происходящую ситуацию она видела так, что от её положительного или отрицательного ответа, напрямую зависела жизнь или смерть сына. И это ни в коей мере не преувеличение. В её душе разворачивалась страшная борьба, и до последней минуты было невозможно предугадать её исход. Одержанная в конце победа стала торжеством Жизни. Радость этого торжества была видна в глазах страдальца сына, принявшего Святые Таины, а в глазах матери было видно водворившееся в душе доверие к пообещавшему ей, что все будет хорошо.
Госпиталь – это место где борется жизнь со смертью. Эта борьба имеет далеко не только внешнее проявление. Зачастую исход борьбы зависит от внутренних побед и поражений. Священник, приходящий к больничной койке, становится не сторонним наблюдателем происходящего, а активным участником этой духовной битвы. Битва совершается как за души самих пациентов, так и за тех, кто сопровождает их на пути их болезни. И если смерть будет вытеснена из оказавшихся в госпитале страждущих сердец, там водворится Жизнь, Которую уже никто не сможет у них отнять!
Иеромонах Амфилохий (Пушкарев)
Публикация сайта
Андреевского ставропигиального монастыря
Фото из открытых источников
