Учение о Троице – это высокое богословие. Если обычному верующему сложно его понять, если он считает себя «простым человеком», то и нужно именно в простоте довериться учению Церкви. Если же я хочу понять, Кто есть Святая Троица, тогда должен признать, что, изучая историю вопроса, силюсь стать «непростым». Мы нынешние, кроме своего личного небольшого опыта, черпаем знания о Боге из Библии, прежде всего из Ветхого Завета. И надо откровенно признать, что, несмотря на многие пророчества и прообразы, которые толкуются в христианстве в Троичном смысле, в самом ветхозаветном иудаизме нет прямых указаний на троичность Бога. Об учении о Троице размышляет преподаватель Российского православного университета по вероучительным дисциплинам протоиерей Лев Шихляров.
Как понимали Бога до Христа?
Если бы мы жили в Израиле до пришествия Христова, мы не могли бы говорить ни о какой Троице. И если, будучи иудеями, воспитанными в откровении Библии, услышали бы о Троице, то восприняли бы это как некое языческое учение, так как в дохристианских религиях встречаются примеры троичности, хотя и несут они совершенно иное содержание.
И потому придётся обратиться к самому началу. Мы знаем, что первый человек жил в раю, и, исходя из христианского понимания, мы вполне можем утверждать, что Адам знал именно Бога Триединого. Потом он согрешил, рай этот потерял, и одновременно потерял ясность и глубину знания Бога. Далее, постепенно отпадая от Бога, потомки Адама искали разные духовные пути, и чаще всего приходили к тому, что вместо Бога Единого, Единственного, Истинного они стали поклоняться многим богам. Они придумывали богов, сочиняли о них сказки, обожествляли камень, дерево, металл, воду, солнце, луну – всё, что вверху, на земле и в преисподней. Более того, люди стали наделять божественными функциями других людей, царей, вообще человека.
Этой безумной тенденции в Библейской истории противостоит живая истинная вера Ноя, Араама, Иакова и других. И в этом ряду очень интересен феномен Моисея, потому что совершенно очевидно, что он был воспитан как член семьи фараона, и может быть даже, как жрец. Во всяком случае, он знал тайны религии Египта. А после того, как он вывел евреев из Египта, ему Самим Богом Ягвэ (Сущим) была открыта целая система, как устроить жизнь народа по Божьим законам на века. И при этом из того, чему он научился в Египте, пророк ничего не перенес в еврейскую религию! Я говорю не о нравственных понятиях – они почти не отличаются. Но при глубоком рассмотрении оказывается, что египетская религия, включавшая в себя пантеон богов, хранила и понятие о едином Творце, и о троичных Его проявлениях. Кроме того, она известна полноценно развитым учением о загробной жизни: как «взвешиваются» души на весах, как воскресают усопшие, как они там соединяются с добрым Осирисом.
Возникает четкое ощущение, что зародившийся ветхозаветный иудаизм в ключевых моментах как бы отталкивался от египетской религии. Все, что египтянам было хорошо, евреям было плохо. Или было чуждым, или вообще не нужно было этого знать.
Вот, например, запрет второй заповеди: «не делай никакого изображения» (Исх. 20,4) Это Бог сказал Моисею так поступать, и это была явная воспитательная мера для поколения, которому предстояло закалиться в странствиях и родить потомство, которое уже само завоюет обетованную Землю. Для чего? Только для одного – чтобы научиться тому, чего действительно не было ни в Египте, ни в других религиях: уникальности и непостижимости Бога. Перед людьми ставилась непростая задача – научиться слушать Божьи слова, узнавать Божью волю в суровых испытаниях жизни. Никакого тебе изображения (то есть и творчества в этой сфере), никакой загробной жизни (то есть какого-то перенесения надежд на «может быть, потом, в будущем»). Только здесь, только сейчас, только с Богом, к Которому приблизиться нельзя, и даже имя Его произносить страшно. А ослушаешься – смертная казнь. Поэтому ветхозаветное не упоминание, не раскрытие, не знание, что Бог есть Троица, было необходимейшим моментом в воспитании народа до пришествия Христа. Задача стояла уйти от внешнего египетского многобожия к Единобожию, и любой разговор о Двух или о Трех могли бы народ вернуть обратно. За полтора почти тысячелетия иудеи чётко зарубили себе на носу, что есть только Один Бог.
Понимание Ягве, Сущего, постепенно углублялось. Этот образ превратился из еврейского национального бога в Бога единственного, рядом с Которым никого иного нет. Таким образом, раньше этот наш Бог был как бы один из многих, но сильнее; потом – не такой, как другие, настоящий по сравнению с фальшивыми; но в конце концов, вопрос был поставлен по-другому: не Бог еврейский стоит выше других богов, а по неведомому Промыслу евреи оказались главными участниками плана Того, Кто собирается спасти людей. И это по сути Бог не только Израиля, но и всех остальных народов. С евреями Он вошел в особые отношения, но придет время, и этот Завет коснётся всего мира.
Пророки сделали иудейское учение более высоким, более близким христианству, более одухотворенным. Им многое открывалось: так, например, мы находим поразительные моменты у Иезекииля и Даниила, которые ещё за 500 лет до Р.Х. в своих апокалиптических картинах отчетливо видели на Небесах рядом с Ягвэ таинственного Человека, что никак не вписывалось в ортодоксальное представление о Боге.
Но до поры до времени никакого разговора о Троице там быть не могло. Не все это понимают; и если святые отцы видят в Ветхом Завете «прикровенный» Троичный образ, то в книге какой-нибудь современной благочестивой писательницы можно прочитать: «Знаете, как обрадовался Авраам, когда увидел Троицу!». Но Того, Кого он лицезрел, Троицей в нашем смысле Авраам назвать никак бы не мог. Он видел перед собой трех путников и знал, что через них с ним говорит Бог. И почему только однажды Авраам сподобился именно такого посещения, осталось для него удивительной загадкой, которая разрешилась только в Новую эру, в Новом Завете…
Новая эра
Христианские сектанты и разнообразные комментаторы часто говорят что слова «Троица» в Евангелии нет, значит – это лишь человеческая выдумка. Да, такого слова в Писании действительно нет. Но учение о Троице есть! Самый простой способ – вспомнить, что еще апостол Павел благословляет своих чад именем «Отца, Сына и Святого Духа». Павел не раскрывает этого учения, но это показывает, что уже в его времена христиане знали, о чем идет речь.
Евангелие от Иоанна имеет глубоко богословское содержание. Оно, в отличие от остальных Евангелий, меньше всего озабочено хронологией событий и чуждо простому повествованию. Святой Иоанн Богослов стал «тайновидцем», и Господь Иисус Христос, являясь по Своем Воскресении, наверняка многое ему открывал. И это Евангелие, как последняя по времени написания книга Нового Завета, включает опыт не только того, что говорил и совершал Христос в Своей земной жизни, но и того, что осознал сам Иоанн.
До Христа разговор о Троице непонятен и преждевременен, но, пытаясь разобраться в том, откуда Он пришёл, Кем и где Он был до Своего воплощения, св. Иоанн, возлюбивший Господа всей душой, неизбежно приближается к тайне Трех в Едином.
В своей богословской интуиции св. апостол Иоанн составляет следующую большую схему: «тема воплощения Логоса – раскрытие взаимоотношений Отца и Сына – посылание Отцом Духа-Утешителя».
Пролог Евангелия от Иоанна (Ин. 1-18), говоря о Логосе, ориентируется на просвещённых людей того времени. Апеллируя к учению Филона Александрийского, гениально прозревшего связь между Мессией, Сыном Божиим Библии, и Логосом греческой философии, святой Евангелист одновременно полемизирует и с гностиками («Слово стало плотью»), и с иудеями («свои не приняли»), и с самим Филоном, настаивая на том, что Логос равен Богу, что Он тоже есть Бог, и что Иисус не Кто иной, как воплощённый Логос; а ведь Он же ещё и Сын! Возникает богословская параллель: если рассматривается пара «Бог (Ягвэ) – Логос (Кого надо разуметь как «Слово, реализующееся в творческом акте»)», то читающий возводится к творению мира и к продолжающемуся действию промысла Божия в человеческой истории; а если о Них же говорится как о паре «Отец – Сын», то подчеркивается иное – возможность усыновления нас Небесному Отцу через Его Единородного Сына, Сына по праву, Богочеловека Иисуса. О Логосе св. Иоанн упоминает только вначале, а потом на протяжении большей части Евангелия он говорит об Отце и о Сыне. Бог перестает быть просто Творцом и даже Судьёй, ибо всё доверяет исполненному любви Сыну.
Вот, например, Иисус исцеляет человека. К нему подступают фарисеи: «Какое ты имеешь право исцелять в субботу?» Что отвечает Христос? «Отец Мой доныне делает, и Я делаю» (Ин. 5, 17). Он хочет сказать, что суббота – это не день покоя в примитивном понимании, а это тоже день «делания», только Божественного! Именно в седьмой день приходит Бог и «делает». И то, что Христос совершает такие чудеса, доказывает, что с Ним пребывает Отец. Сын свидетельствует об Отце, а Отец о Сыне. Но если тут такое явное действие Отца в Сыне, а ты этого не принимаешь, значит, зря говоришь, что веришь в Бога. И в конце концов Иисус о них говорит: «ваш отец – дьявол» (Ин.8, 44). Раз вы не верите в Меня, то не верите и в Отца. Это как лакмусовая бумажка. Если есть интуиция, нормальное устроение души, то ты примешь Иисуса безоговорочно. Ты же видишь – сделано доброе, небывалое и необманное дело. Но Кто это совершил, Он же и сказал, что пришёл с небес, что был прежде Авраама. Всё Евангелие от Иоанна побуждает нас понять, что Сыновство Христа и нас сближает с Отцом.
В последние Свои земные дни Иисус молился Отцу о том, чтобы между апостолами сохранилось то единство, которое у Них с Отцом было прежде бытия мира (см. Ин. 17,11). На этом можно было бы поставить точку, а оказалась запятая. Буквально в последних беседах перед Гефсиманией, Господь Иисус заводит со Своими учениками новый по сути разговор. Они до сих пор были недогадливы и всё ждали от Него какого-то главного чуда. Иисус объясняет, что Ему нужно уходить: через страдания, через ад, к восхождению на Небо. Апостолы в ужасе: за Ним-то они в прямом смысле «как у Христа за пазухой», а так – кому они нужны? Но если Он не пойдёт, то хоть и останется с ними, то, ради чего Он явился в мир, не произойдёт. Он пойдёт и приготовит там место для них. И скорбь их навсегда превратится в радость!
И вот именно в этой связи Христос впервые заговорил с ними о Духе – не просто как о благодатном действии или даре Божьем, а как о Той Личности, которая будет послана Отцом в качестве равноценной замены, избавляющей их от ощущения сиротства: «Я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек… Дух Святый, Которого пошлет Отец во имя Мое, научит вас всему и напомнит вам все, что Я говорил вам..» (Ин. 14, 16, 26).
Евангелие даже как будто формулировку догматическую дает: Сын рождается от Отца, а Дух от Отца исходит и свидетельствует о Сыне. Раз он Дух, то не будет во плоти, как Христос, но при этом полностью даст апостолам ( да и последующим христианам) ту же связь с Отцом, которую те имели с Ним через Сына, ту же реальность ощущения Бога.
Изображаема ли Троица?
Обетование это исполнилось весьма скоро, в Пятидесятницу, когда Святой Дух сошел на апостолов, и они исполнились силой особого вдохновения, заговорили на разных языках, преодолели страх и вышли на проповедь.
Потом в истории Церкви произошло нечто похожее на сюжетную линию четвертого Евангелия. Ведь ее учение основывалось на Священном Писании и подтверждалось тем, что Святые отцы прозревали в своем молитвенном опыте. Они же не просто так придумывали, они за это умирали! И Церковь в богословии своем, в борьбе с ересями стала настаивать, что Сын равен Отцу, единосущен Отцу, что Христос – это Богочеловек, что Божественная природа Христа та же, что и у Отца, что Он предвечно рождается от Отца, а человеческая Его природа во всём подобна нам, кроме греха. Из-за богословских споров шли войны, возникали болезненные церковные расколы. До поры до времени тема статуса Святого Духа не поднималась – вначале богословие должно было усвоить «Двоицу Отца и Сына». Только со второй половины IV в. стало утверждаться равноправие Духа с Отцом и Сыном. И в итоге на Вселенских Соборах было сформулировано учение о том, что Бог, Единый в Своём существе, троичен в Лицах. Для выражения этой истины приводили образы и сравнения, но они не могли передать весь смысл этого догмата.
Истины такого рода не представимы рационально, а только духовно и молитвенно. Ведь это безобразие, что до сих пор Бога Отца рисуют седовласым старцем на облаках! Представим только Иисус Христос, поскольку Он Человек. И вообще, легко ли представить Того, Кто одновременно выше космоса и близок сердцу? Единственная помощь в таком представлении – это иконография Троицы, в которой именно преп. Андрей Рублёв достиг высшего совершенства. Правда, три Ангела не есть Сами Божественные Лица, они только указуют на Троичность. Трое у престола – это Бог царствует. «Лица» Бога, Ипостаси Бога – это разные самобытные образы Его действия. И действуют Они в полном согласии.
Когда мы хотим выразить, что Бог, создав этот мир, заботится о нас, как о чадах, то называем его Отцом. Когда мы хотим сказать, что Бог наполняет всё разумностью, закономерностью, энергией развития, а однажды приходит в этот мир и принимает на Себя страдания за то, чтобы спасти человека, мы называем его Сыном. Когда же выражаем, что Бог украшает этот мир, наполняет вдохновением, ведёт нас в вечность – то это Дух Святой. Вся Троица действует согласно, но разнообразно.
Какая же идея заключена в иконе Рублева? Бог являет внутри Себя троичность как абсолютную гармонию, красоту и любовь. Но при этой гармонии на Престоле поставлена чаша, которая оказывается Чашей страдания. Потому что Бог по любви создал человека, а человек злоупотребил свободой. Уйдя от Бога, человечество творит свой мир, своё бытие. И оно губит его, несет смерть, разрушение и, в итоге, ад. Икона Троицы открывает: чтобы спасти человека, Бог не находит другого способа, кроме того, чтобы Самому, именно через Сына Своего, взяться за жертвенный подвиг. Здесь заключено всё христианское учение.
подготовила Александрина Маланина
