Какая тайна стоит за простой бумажной иконой сошествия Сошествия Святого Духа на апостолов? Почему принесшая ее на реставрацию женщина говорит, что по молитве перед этим образом во время Великой Отечественной войны была спасена вся ее семья?
Лариса Петровна открывает дверь в реставрационную мастерскую, быстро снимает верхнюю одежду. Она волнуется, ищет глазами свою икону.
– Вот, смотрите, ваша иконочка, – подсказывают ей в мастерской.
На одном из столов лежит образ в киоте. Это литография на деревянной основе. Сюжет – Сошествие Святого Духа: Божия Матерь в центре и апостолы вокруг Нее.
Лариса Петровна подходит к иконе, крестится, берет в руки, прикладывается. На глазах у нее – слезы.
– Какая красота! Это же чудо! – она не может насмотреться на икону и после недолгого молчания восклицает, обращаясь к реставраторам: – У вас золотые руки! Спасибо всей вашей команде! Я вам очень благодарна! Эта икона – семейная реликвия, ей больше 200 лет. Она досталась мне от матери, а ей – от ее бабушки.
Мы садимся за стол, где лежит икона, и Лариса Петровна рассказывает, как эта святыня сохранила всю их семью.
– В нашей семье было пятеро детей. Родительский дом был большой, жили хорошо. Несмотря на атеистические времена, у родителей была традиция: когда рождался ребенок, ему покупали иконку. Если рождался мальчик – икону Христа, если девочка – Божией Матери. Когда дети вырастали и уходили из родительского дома, они забирали свою икону с собой. Вот моей иконе уже 67 лет.
Наш дом был разделен на две половины. В одной, «передней», висели иконы Иисуса Христа, Матери Божией, а во второй, как ее называла мама, «задней», висела вот эта родовая икона, украшенная рушниками. Мама нам не рассказывала про нее, но для нас все эти образы были святыней.
В последний год своей жизни мама сказала мне, что эту икону нужно обязательно сохранить, потому что это наша наследственная икона, досталась ей от бабушки. В дом к своему мужу мама пришла с ней. Я в семье самая младшая, поэтому мама хотела, чтобы икону забрала именно я и со временем передала своему сыну, а затем внукам. Тогда я и узнала ее историю.
Война
– Началась Великая Отечественная война. Папу сразу же призвали на фронт. Мама осталась одна с двумя детьми – Леней, 1938 года рождения, и Марийкой – 40-го года. И с ними старенькая свекровь.
Деревню Шерстин, где жили родители, в 41 км от Гомеля, очень быстро оккупировали. Мама рассказывала, что под немецкой оккупацией они жили около года. В нашем доме находились немцы, а маме с детьми выделили уголок. Немцы их не трогали, жили спокойно, только заставляли работать. Свекровь оставалась с детьми, а мама копала окопы, сажала огород, собирала урожай.
Как-то мама со свекровью растапливали печь и обсуждали, что немцы что-то задумали, суетятся и, наверное, скоро их убьют. Один из немцев, который жил в их доме, очень хорошо владел русским языком и понимал все разговоры. Он подошел к маме, похлопал ее по плечу и четко сказал: «Сашенька (а мама – Александра Андреевна), не бойтесь нас. Мы ничего плохого не сделаем. А вот через неделю будут идти карательные отряды, тогда и вас с насиженных мест поднимут, и всю деревню сожгут».
Всё оказалось так, как сказал тот немец. Через неделю приехали немцы на мотоциклах, всех жителей деревни выгнали на улицу и построили рядами.
Мама зашла в дом. Стала думать, что взять из вещей, ведь двое маленьких детей на руках. Положила в торбочку хлеб, какие-то продукты, схватила кожух, чтобы было на чем сидеть и чем укрыть детей.
Затем мама подошла к иконе, перекрестилась, помолилась. Взять ее с собой было невозможно – просто некуда. У нас возле дома был большой хороший сад. Мама взяла икону и повесила ее за веревочку на ветку яблони. Перекрестилась и подумала, что будет так, как даст Бог.
Так они и пошли в колонне: мать, двое детей и старенькая свекровь.
Возвращение
– Мама не знает, докуда они дошли, но шли очень долго. Их спасал кожух, спали на нем. А когда начинались обстрелы, прятались в низинки, в болотца, кустики.
Затем наши войска их отбили, и все вернулись домой. С того момента, как всех жителей выгнали из деревень и когда они вернулись обратно, прошел год.
Когда пришли на свои родные земли, увидели одни угольки и пепел. Карательные отряды уничтожили всё: деревню Шерстин, соседние деревни Новоселки, Радугу. Из всей деревни не осталось ни одного домика.
Когда мама дошла до своей улицы, не могла найти свой дом – кругом были одни головешки и обгоревшие деревья. Страшное зрелище. И тогда она увидела на яблоне икону – так и узнала наш дом. В яблоню попал снаряд, одна половина дерева лежала на земле, а та, где висела икона, осталась целой.
От дома осталась только печь. Она хоть и была обгоревшей, но не развалилась, работала. На нашей улице уцелела только она одна, и долгое время те, кто вернулись домой, готовили еду в этой печи. Чугунков ни у кого не осталось, для готовки использовали гильзы от снарядов.
Мама выкопала яму, постелила в нее солому, кожух, а из снопов связала крышу. Строиться было не с чего, да и некому. Икону мама обтерла от сажи и тоже принесла в землянку. Так и застал их отец, когда вернулся с войны.
Отец
– Мой отец был добрым, часто помогал соседке, овец пас, коров – своих и ее. Когда отец уходил на войну, его вышли провожать в слезах. А соседка вышла провожать на войну своих троих сыновей. Она позвала отца и попросила стать его рядом со своими сыновьями. Отец стал, и она прочитала им какую-то молитву. После этого сказала отцу: «Вот тебе, Петенька, такое задание: ты вернешься с войны, а когда я умру, ты меня похоронишь». После этих слов отец и сыновья соседки ушли на фронт.
В 41-м году пришло извещение, что отец пропал без вести. И больше от него не было известий. Но всю войну свекровь говорила: «Он жив, он вернется, я его дождусь». Ее материнское сердце надеялось.
В начале 1946 года в сельсовет пришло письмо из Германии с просьбой дать ответ, жив ли кто-то из нашей семьи. Письмо принесли матери, все обрадовались. С отцом началась переписка. Он писал: «Жив, здоров, береги детей. Я вернусь».
Оказалось, что отец попал в окружение, потом в плен. Их везли в Германию, и когда они были на территории Польши, отец и еще один солдат выпрыгнули из окна поезда. По совершившим побег стреляли, но они скрылись. Через какое-то время набрели на зажиточных хозяев, которые их приютили и скрывали от немцев, пока не пришли польские партизаны. Тогда отец к ним присоединился. А когда наша армия освобождала Польшу, присоединился к действующей армии.
Моя мама не помнит, что за молитву прочла тогда их соседка, но верит, что отец выжил благодаря этой молитве и их родовой иконе… Отец был ранен, попадал под танки, на какое-то время оглох, всю жизнь проносил в себе осколки в спине, ногах… На фронте в него стреляли, но пуля попала в орден Красного Знамени. Этот орден, с отбитой сердцевиной, хранится у меня.
После Победы отца почти на год оставили в Германии, он был командиром батареи. Вернулся зимой 46-го года в звании капитана. Три ордена на груди…
Сердце матери не обмануло: она дождалась сына, а летом 1946 года умерла на его руках.
Сбылись и слова соседки: все трое ее сыновей вернулись с войны невредимыми. Когда она умирала, отца позвали к ней. Он присматривал за ней и после смерти похоронил. Как и обещал.
Жизнь после войны
– Когда отец вернулся и увидел сожженную деревню, пришел в ужас. Ведь такая усадьба была! Жили хорошо… – продолжает рассказ Лариса Петровна. – Но слава Богу, что вернулся. Конечно, был ранен, но руки-ноги целы. Сказал, что всё наживное.
Первый дом он построил из жердей – два на три метра. В нашей деревне заливные луга, очень хорошо росла ива. Люди рубили стволы и топили ими печку, а отец сделал из ивовых стволов дом. За огородом у нас роща – ольха. Весной, когда уже стало тепло, отец расширил дом до четырех метров из ольхи.
Весь лес был за рекой Сож. Жизнь начиналась, когда Сож замерзал, – тогда можно было ездить за лесом. А так Сож разливался, как настоящее море.
Я родилась в 1955 году. А в 59-м году отец, подкопив денег, построил дом из хорошего леса. Просторный, высокий, светлый дом по довоенным образцам, в котором наша семья и стала жить. В нашем доме всегда светило солнце.
Постепенно деревня отстроилась.
А вообще они начинали жить с мамой так. Отец – 1910 года рождения, женился в 27 лет. Мама жила в соседней от Шерстин деревне – Ягодной. Отец был красивый, видный жених. И род у него был крепкий. По матери – все адвокаты, судьи. А по отцовской линии – все хозяйственники, председатели, бригадиры, учетчики.
В списке на раскулачивание были и мамина, и папина семья. Отец говорил: «Мы кулаки, потому что я не знал, что такое подушка, спал на кулаке». У них было много земли, хозяйства, нужно было много работать. Потом родители сдали земли в колхоз. Корову ведут, а бабушка за хвост ее тянет: «Не пущу, не отдам». Лошадей отвели, весь скот, телегу отдали… В течение года скот пропал. За всем живым смотреть надо. Хозяин тот, кто смотрит.
После войны наши власти использовали церковь как хранилище. Потом решили разобрать ее, перенести с окраины в центр и сделать из нее клуб. Отца по разнарядке послали участвовать в этом, но он категорически отказался. Сказал: «Меня Бог сохранил на войне, я этого делать не буду. Не я церковь строил, не я буду ее разбирать. Хотите – расстреляйте на месте».
Конечно, нашлись люди, которые занялись разбором. И иконы, и колокола – всё было уничтожено или раскрадено.
Мама и папа рассказывали, что практически все, кто разбирал церковь, в течение двух лет умерли. Кто-то утонул, кто-то ехал на лошади и упал… Я с детства помню человека на инвалидной коляске, его называли «седень». Он принимал участие в разборе церкви и прожил дольше всех, но когда чинил сарай, упал и остался инвалидом до смерти.
У родителей была тяжелая жизнь. Мама и папа всю жизнь работали в колхозе за трудодни, «за палочки», как говорил отец. Выходили на работу каждый день, 30 или 31 день в месяц. Женщинам в воскресенье разрешалось не выходить, чтобы что-то сделать по дому.
Жили тихо, спокойно, мирно. Занимались хозяйством, за счет хозяйства и выживали. Обыкновенная крестьянская семья. Отец был добросовестный, уважаемый всеми человек. Он прожил 77 лет, вырастил пятерых детей.
Церковь в нашей деревне так и не построили. Но то место, где она стояла, по-прежнему называли «церковье». Говорили так: «Куда идешь?» – «На церковье». Там, где когда-то была церковь, остался родник. Моя верующая тетя приходила туда набирать воду. Она набирала воду в стеклянную бутылку, закрывала ее бумажной пробкой, и вода могла так стоять год и не портиться. Не так давно это место обустроили, поставили крест, повесили икону.
Я окончила десять классов, поступила учиться в Минск и так здесь и осела. Со старшим братом, Ленькой, которому было три года, когда началась война, у нас разница семнадцать лет. Он всё помнит. Я приезжала домой из Минска, а он из Гомеля, они с матерью сядут за стол, вспоминают то время. Ленька говорил маме: «Мамочка, я тебя никогда в жизни не брошу, ведь ты меня не бросила во время войны, сама недоедала, а нас выходила».
Тот фермер в Польше, который приютил сбежавшего из плена отца, занимался кожевенным делом. За то время, пока был у него, отец научился выделывать кожу. Он мог выделать любую кожу: телячью, свиную, овечью, кроличью, и причем настолько хорошо, что все районные и областные «верхушки» обращались к нему. Это его спасало. Так и получилось, что кожух спас мою семью в войну и кожухи спасали после войны. Мы сами росли в сделанных отцом валенках и кожухах.
У фермера в Польше отец также научился садоводству, поэтому у нас был прекрасный сад: росли груши, сливы. На яблоне могло расти сразу три сорта – фермер научил отца скрещивать сорта.
Так родители подняли хозяйство, возродили жизнь. Отца не раз назначали на руководящую должность, но он не соглашался. Так тихонько и прожил, растил детей и всю свою любовь отдавал нам. Он всё время повторял: «Детки, учитесь. Я в колхозе проработал, ничего не видел, а вам дорога открыта. Я буду сутками работать, вы только учитесь». И в нашей семье все получили образование. Выросли хорошими людьми.
Отец редко говорил о войне. Не мог. Предпочитал оставаться в тени. Перед Днем Победы устраивали концерты, и его всегда приглашали в президиум. Он тихонько сидел, никогда не говорил речь, потому что сразу наворачивались слезы.
Разоренное гнездо
– Наша деревня пострадала от Чернобыля. А до катастрофы это были чудесные живописные места, сказка для жизни.
Папа рассказывал, как после аварии в один солнечный, теплый день начался дождь, и стали падать льдины разных размеров, больше куриного яйца. Когда я приехала в деревню, увидела, что окна выбиты, побит шифер. Уже посаженный огород выбило градом.
Стали приезжать комиссия за комиссией, измерять дозиметром уровень радиации – он зашкаливал. Закрывали колодцы, вырубали деревья. Нужно было срочно эвакуировать людей. Те, у кого были дети, уехали в первую очередь. А мама сказала: «Я никуда не поеду, здесь мой муж похоронен, двое детей. Я буду здесь до последних дней. Что будет – то будет». У меня тогда был маленький сын, никто не знал, что такое радиация, и мама сказала, чтобы я поберегла ребенка, не привозила его в наши места.
Мама умерла в 1996 году. Дом мы продали колхозу за символическую сумму. Никогда в жизни мы не оставили бы родительский дом, если бы не Чернобыль. Хоть мы и разъехались, оставили бы его как реликвию, как память, чтобы приезжать, отдохнуть. Теперь деревня Шерстин – агрогородок, и никто не вспоминает, что была радиация….
Мамина икона пролежала в шкафу двадцать лет. Еще при жизни мама говорила, что икону нужно реставрировать, но я не представляла, как это сделать. Обращалась к художникам, но они говорили, что это не по их части.
И вот как дает Бог. В магазине, где я обычно покупаю продукты, есть лавка Елисаветинского монастыря. В этом году перед Крещением внука я покупала там икону ему в подарок, позже – икону Христа, которая мне очень понравилась. Так мы разговорились с сестрой Екатериной, которая несла послушание в этой лавке. Я рассказала ей про нашу икону, и она дала мне контакт сестры Натальи, руководителя мастерской, рассказала, как доехать.
Реставрация
– Несмотря на тот путь, который прошла икона, к нам она попала в относительно неплохом состоянии, – говорит реставратор Ирина, которая занималась восстановлением иконы, и показывает на компьютере ее фотографию до реставрации. – Были загрязнения, небольшие утраты в сюжете: голубь в центре, лики ангелов на небесах.
Основа этой иконы – дерево, на которое наклеена бумага. Бумага, в принципе, очень быстро разрушается. И так как икона провисела некоторое время на улице, то по ней пошли мелкие трещинки, появился кракелюр, была видна структура дерева. Простыми словами, вся икона была рябенькая, в дырочку. Наша задача состояла в том, чтобы все эти кусочки склеить, укрепить, подтонировать и собрать сюжет.
Обычно бумагу снимают и реставрируют, но в этом случае нельзя было так поступить, потому что икона ветхая. Ее необходимо было «усадить» на дерево так, чтобы всё осталось на своем месте и при этом не потерялся цвет.
Прежде чем восстанавливать икону, мы ищем образец. И мы нашли подходящий. Это литография, которая массово производилась в XIX веке. Такие образа были доступны для простых людей и были любимы в народе.
Этой иконой я занималась примерно полгода: мы укрепили и обработали деревянную основу, отреставрировали бумажное изображение, восстановили утраты. Киот для иконы изготовили в столярной мастерской нашего монастыря.
Это в самом деле чудесный случай. Нам приносят иконы, которые прошли войну или непростую жизненную историю. Бывало так, что солдаты носили их за пазухой во время боя, и обычно такие иконы попадают к нам в очень ветхом состоянии. Но такого случая, чтобы бумажная икона, провисев зиму на улице и претерпев все изменения погодных условий, сохранилась в относительно неплохом состоянии, не было. Это, конечно, чудо Божие.
– Не так давно нашу мастерскую посещал митрополит Вениамин, Патриарший экзарх всея Беларуси, – рассказывает руководительница реставрационной мастерской Наталья. – Мы показывали владыке свои работы, рассказали, что есть такая икона, ее историю. Владыка сказал, что такие истории обязательно нужно записывать и публиковать, чтобы о них знали…
– Я не могу на нее насмотреться, – скажет мне позже про икону по телефону Лариса Петровна. – Я повесила ее дома на самом почетном месте, рассматриваю каждую ее черточку. Верю, что икона будет продолжать хранить нашу семью.
Подготовила Ольга ДЕМИДЮК
Фотографии Максима Черноголова и из интернета
Статья сайта Елисаветинского монастыря
