Дверь в храм закрыта, но люди видят, что внутри горит свет. Люди стучатся, зовут: «Олег! Олег!» Мы с настоятелем храма иереем Олегом Гиндиным сидим внутри – беседуем. Отец Олег улыбается: «Сейчас постоянно будет так». Эти люди живут рядом: кто-то на том же этаже, кто-то – этажом-двумя выше… многие из них выходят из дома на улицу очень редко. А храм во имя святителя Луки Крымского у них прямо в доме – в одном из корпусов психоневрологического интерната №3, находящегося в Петергофе, пригороде Санкт-Петербурга. «Господь создал нас разными, чтобы мы поняли, что такое любовь», – говорит отец Олег, резюмируя свое отношение к прихожанам. В интернате он начал трудиться давно, задолго до принятия священного сана.
– В Старом Петергофе есть такой дворец «Собственная дача», где ребята занимаются исторической реконструкцией. Там я познакомился с отцом Александром Михеевым – сейчас он служит в поселке Лебяжье Ломоносовского района и тоже занимается инвалидами. А тогда я увидел, как он и его друзья везли инвалидов после Литургии. Просто помог им, и мне сказали: «Хочешь работать волонтером в интернате?» Это был 2001 год. Сначала у меня был шок, мне хотелось уползать из интерната так же, как некоторые из подопечных там ползают. Но и в самом ПНИ ситуация была другая: в отделении две санитарки человек на сто, облупленные стены, постоянные крики чего-то хотящих людей и так далее. Было страшно. Но меня выручало то, что я раньше уже работал в туберкулезном санатории с подростками, вел там литературный и театральный кружки. Так в ПНИ я стал волонтером благотворительной общественной организации «Перспективы». Мы работали во 2-м, 3-м и 10-м отделениях.
И как раз в это время я воцерковлялся. А у «Перспектив» было такое условие: если, проработав волонтером год, хочешь остаться и дальше, то ты должен предложить какой-то свой проект. Я предложил построить храм. Взял у отца Антония Логинова из храма во имя преподобного Серафима Саровского в Старом Петергофе благословение, потом договорился с директором интерната, ныне покойным Олегом Михайловичем Поспеловым. Сначала мы просто начали молиться – в столовой сделали полочку, на которую поставили иконы, стали читать утреннее правило и иногда вечернее.
Служили мы и литургию в холлах интерната на антиминсе. Приглашали разных священников; первые года три больше всех служил у нас отец Алексий Фофанов, он же, кстати, на стадии постройки храма придумал стиль иконостаса. Я был чтецом, и основная миссионерская, катехизаторская работа была на мне.
В течение месяца обычно приходило на службы и на занятия человек 60 подопечных. На занятиях у нас были и группы более слабых и более сохранных, и смешанные. Потом нам выделили небольшую палату на втором этаже. Эта палата и стала храмом, его освятили в 2005 году. Многое мы делали сами – например, вырезали какие-то детали иконостаса. То есть храмом занимались несколько человек, но основным организатором был я. Основным же жертвователем стал председатель попечительского совета организации «Перспективы» Дмитрий Чудинов.
В связи с переустройством интерната наш храм был в 2012 году перенесен на первый этаж и там освящен 26 декабря 2013 года во имя святителя Луки Крымского. После его значительно расширили благодаря помощи директора интерната Наталии Григорьевны Зелинской. Я служил здесь в качестве чтеца, диакона, а с 2016 года, после рукоположения в сан иерея, стал настоятелем.
Как Вы строите катехизаторские занятия?
– Сначала было непонятно, что делать. Но когда почувствуешь, что ты нужен, тогда начинается какое-то общение, и тебе самому становится интересно. Все начинается с интересов – с разговоров на свободные темы, обсуждения фильмов, книг, музыки. Я задавал вопросы, мне задавали вопросы. Люди интересуются друг другом – это уже здорово. Но в какой-то момент нужно задавать и направление, переходить собственно к катехизации – предлагать тему. Если люди ее игнорируют, предлагать другую, если подхватывают – развивать. Но понятно, если человек в силу своего состояния совсем не может ответить, остаются прогулки, чтение вслух, музыка, фильмы, молитва. Важно только не смущаться и не отступать, если первоначальная реакция негативная. Людей надо будить.
Когда этот процесс входит в какую-то колею, то его можно сравнить с обычной воскресной школой. С той только разницей, что участие подопечного в занятии важнее степени его понимания той или иной темы. Например, я предлагаю им взять с собой почитать какие-то книги, и они берут. Но надо быть готовым к тому, что кто-то книгу возьмет, а читать не будет. И, конечно, надо следить, чтобы люди не уставали: строго дозировать время каждого рассказа, менять темы в процессе одного занятия. Если все-таки устали, мы переключаемся на что-то более легкое – я могу, например, спеть им песню под гитару.
Важно, что для занятий в храме у нас выбрано конкретное время, что они стали регулярными. Люди знают, приходят. Иногда нужно сходить за теми, кто не может прийти сам. Проводим мы периодически и занятия на разных отделениях.
О чем говорим? Кроме обычных для воскресной школы тем мы обсуждаем с подопечными их обстоятельства, жизнь в интернате, говорим и о смерти. Кто-то вообще не приемлет эту тему, кто-то, наоборот, воспринимает очень хорошо. Есть такой подопечный, он вообще мало говорит, но всегда меня спрашивает: «Мы все там будем?» Отвечаю: «Будем все там». Он: «А что мы там будем делать? Будем дом строить?» Говорю: «Будем, если хочешь».
А бывают с кем-то такие диалоги: «Почему Бог мне не помогает?» – «Откуда ты знаешь, что Он тебе не помогает?» Вообще тут разных занятий много – одному змейку на молнии надо починить, другому часы настроить – здесь постоянно какие-то такие дела возникают (улыбается – И. Л.).
Сюда, в храм, приходят и сотрудники – подают записки, просят служить молебны. Ребята подопечные приходят иногда просто чаю попить или набрать святой воды. Кто-то приходит, просит бечевку и крестик – мы для них покупаем все это. Кто-то придет поставить свечку. Мы сами ходим в отделения, и не только для Таинств и треб, еще и проводим праздники, просто беседуем. Это воодушевляет не только подопечных, но и тех, кто с ними работает.
К Вам приходят взрослые люди, но многие из них с нарушениями интеллекта. Вы общаетесь с ними, как с детьми?
– Нет, как со взрослыми. Иногда с ними приходится говорить, как с детьми, но в любом случае они все-таки не дети. Хотя некоторые из подопечных не понимают, в каком они возрасте и что с ними происходит. Но здесь ведь находятся разные люди, не только с нарушениями интеллекта. Например, в 3-м отделении есть Костя – у него полностью сохранный интеллект, но не работают руки и ноги. При этом он учит иностранные языки, сочиняет музыку. Некоторые врачи считают, что он умственно отсталый, а он смеется и знаками мне показывает: «Они думают, что я дебил». Вообще, с теми, у кого проблемы с коммуникацией, приходится интуитивно как-то находить способы общения – к сожалению, мне не хватает в этом деле профессиональных навыков.
Среди подопечных ПНИ есть люди, ставшие ментальными инвалидами уже во взрослом возрасте. Пример: человек был офицером ВДВ, на охоте выстрелил себе в голову, выжил, но стал инвалидом. Теперь живет в ПНИ. Любит молиться, слушать молитвы и беседы про Бога, сам себя считает священником.
Подопечным ПНИ не хватает простого человеческого внимания. Я стараюсь выказать им свое уважение.
На обострения тоже нужна адекватная реакция. Человек начинает на всех бросаться – нужно его угомонить и отвести в отделение. Бывало ведь и такое, что кто-то хватал меня сзади, начинал душить. Приходилось защищаться – кого-то даже через плечо перекидывал. Но понятно, что до последнего надо обо всем договариваться на словах. Раньше я был такой – «распахни рубашку», сейчас стараюсь не разбрасываться, делать то, что реально могу. Сосредоточиться бывает непросто, когда все на тебе виснут, все хотят внимания.
Много ли народу регулярно причащается, исповедуется в вашем храме?
– Причастников от 30 до 60 человек. Частная исповедь у нас только по просьбе, на литургии у меня просто нет времени всех исповедовать. Поэтому у нас практикуется исповедь общая: перед Таинством вкратце объясняю, что такое покаяние, что такое исповедь, приглашаю прихожан каяться и называю грехи. Потом читаем молитву, наклоняем головы и просим у Бога прощения.
Иногда приходят те, кого выписали из интерната. А кто-то из них приходит в храм во имя мучениц Веры, Надежды и Любови и матери их Софии в Ораниенбауме, где я тоже служу.
Кто-то из подопечных психоневрологического интерната может стать алтарником?
– Это моя давняя мечта. Несколько человек у меня «сорвалось» – и потенциальных алтарников, и певчих. Одного я долго обучал, и он, раб Божий Михаил, вообще когда-то был духовным чадом покойного отца Василия Ермакова. Но перед самым моим рукоположением, когда вроде бы мы уже договорились, что он станет алтарником, он начал опять «включать пьянку», и это закончилось смертью. Другая девочка готова была петь в хоре, с ней занималась наша регент, и я занимался, но есть проблема: у нее случаются приступы, и ее периодически переводят на закрытое отделение. Были еще люди…
Многие из тех, кто ходит в храм, знают Вас еще с тех пор, когда Вы работали здесь просто волонтером. Когда Вы стали священником, они начали воспринимать Вас как-то по-другому?
– Некоторые почувствовали разницу, но не все. Кто-то стал относиться ко мне посерьезнее, что ли. Специально я им ничего не объяснял, но они видят меня в облачении во время литургии, и по самому ходу богослужения, хочешь – не хочешь, а будет заметно.
С кем-то из родственников подопечных Вы общаетесь?
– Да. Тех, с кем общаюсь более-менее регулярно, человек десять. Они просят звонить им, если что случится, спрашивают о состоянии своих родных, живущих здесь. Есть одна монахиня, которая здесь навещает своего внука.
Есть ли среди прихожан люди, которые чему-то научили Вас?
– Безусловно. На самом деле, каждый здесь чему-то может тебя научить. Кто-то научит терпению, кто-то – воздержанию, кто-то – трезвомыслию. Кто-то даст практический совет, даст ответ на вопрос, который тебя занимает. Кто-то просто принесет тебе сюда в храм кофе, сахар и булку. Не ты ему, а он тебе принесет. И тут ведь люди разные – среди них и медики, и военные, и учителя, и много кто еще. От них можно узнать такую информацию, которую не всегда и в учебниках прочитаешь. Да и вообще, священнику важно понимать, что не только он нужен прихожанам. Может быть, они ему нужнее, чем он им. Нужно чувствовать потребность в общении с ними.
Игорь ЛУНЁВ
